Читаем «Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века полностью

Подобная картина наблюдается и по другим уездам Полтавской губернии[912]. Всего в этой губернии на 1849 год из 8090 владений менее чем по 21 крепостному было у 5982 помещиков, более чем по 100 душ имели только 640 душевладельцев[913]. По IХ ревизии, завершившейся в 1850 году, из 7601 владельца по одному крепостному имели 843 помещика, по двое — 746, в целом же число имевших менее чем по 5 крепостных достигало 2671 человека. По 5–10 душ имели 1547 помещиков, от 10 до 50 — 2158, от 50 до 100 душ — 547. Более чем по 100 душ было только у 678 дворян. Получается, что около 55 % душевладельцев имели не более чем по 10 крепостных. Более чем по 100 душ было у 1/11 части душевладельцев губернии[914]. По статистическим данным, основанным на материалах Х ревизии (1857), Полтавская губерния занимала первое место в России по количеству мелкопоместных дворян, владевших каждый менее чем 21 д. м. п. Таких имений здесь было 5049, или 2/3 от общего количества дворян, владевших крепостными (около 7300), мелкопоместные (от 21 до 100 д. м. п.) имения составляли 1533, среднепоместные (от 100 до 500 д. м. п.) — 629, т. е. 8 %, а крупнопоместные (от 500 д. м. п.) — 80 имений, или не более 1 %.

Черниговская губерния по этим показателям занимала третье место в империи. Мелкопоместных имений на Черниговщине было 3200[915]. Правда, А. А. Русов привел несколько отличные цифры количества мелкопоместных «рабовладельцев» Черниговской губернии — 2880, а известный статистик А. Г. Тройницкий, на исследование которого опирались почти все авторы, определил, напротив, несколько большее количество мелкопоместных дворян: по Полтавщине — 5195, по Черниговщине — 3342. Помещики, владевшие каждый более чем 1 тысячей душ, составляли соответственно 39 и 46 человек[916]. Для сравнения: в Европейской России владельцы 1–20 душ на время Х ревизии составляли 38,9 %, средние помещики — 20,1 %, крупные — 2,2 %, крупнейшие — 1,2 %[917]. Полтавская и Черниговская губернии, как утверждал А. П. Корелин, отличались также большим количеством личных дворян. В основной своей массе это было «казачье офицерство», численность которого быстро и неуклонно росла[918].

Как известно, поддерживать достойный статуса уровень жизни можно было, владея не менее чем 100 душами мужского пола. Итак, большинство помещиков-душевладельцев Левобережья под эти критерии не подпадало. Не случайно материальное положение мелкопоместных дворян в первой половине XIX века было предметом специального внимания правительства. Поддерживать нормальный статусный уровень жизни они могли благодаря службе. Средних и крупных собственников в крае было всего лишь около 9 %. «Объявления» малороссийских дворян о своих доходах в первые десятилетия XIX века — дополнительное тому подтверждение. Помещики, чьи годовые доходы не превышали и нескольких сотен рублей, значительно преобладали[919]. К тому же, еще раз подчеркну, здесь надо учитывать, что именно в первой половине XIX века, с углублением разрыва в представлениях различных социальных групп о необходимых потребностях, с изменениями стандартов потребления, по-другому начали распределяться сферы нужды, бедности, зажиточности и богатства.

И. Ф. Павловский привел многочисленные примеры поддержки дворянством различных учебных заведений, что происходило как результат обсуждения образовательных проблем на дворянских собраниях, назвал целый ряд имен благотворителей: С. М. Кочубей, А. М. Маркович, И. Д. Стефанович, Л. П. Руденко, В. В. Капнист, супруги А. и Н. Чепа и др. — тех, кто добровольно на свои собственные средства содержал учеников, открывал школы, в том числе для крестьян, пансионы для воспитания дворянских детей, отдавал значительные капиталы в пользу учебных заведений, «обществ вспомоществования недостаточным учащимся» и т. п.[920]

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука