«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Такие широкие благотворительные акции, конечно, мог себе позволить не каждый. Но в связи с этим необходимо отметить, что в первой половине XIX века примеров готовности левобережного дворянства трудиться для общей пользы можно найти не так уж и мало, что, думаю, ставит под сомнение существующие в литературе представления о зацикленности дворянства исключительно на собственных материальных интересах. Очевидно, что в дворянском этосе установилась своеобразная взаимосвязь между достатком и работой на общественном поприще. Во всяком случае, в неопубликованных текстах А. М. Марковича, широко представленных А. М. Лазаревским, в статье «Правила к руководству», указано: «Беречь деньги, но совсем не то, чтобы только прятать их в сундук. При издержке смотреть, нет ли полезнее или нужнее предмета, на который я бы мог или должен был употребить деньги. Богатый человек не должен быть излишне бережлив. Он должен часть своих денег издержать для общества, для людей, которые живут своею работою. Моты полезнее даже скупца»^[902].

К сожалению, о благотворительности дворянства того времени написано не много^[903]. Среди историков Левобережной Украины, касавшихся проблемы определения места и роли дворянства в обществе, меры ответственности и участия в общественных делах, наиболее беспристрастным, пожалуй, можно считать И. Ф. Павловского. Он уделил значительное внимание различным аспектам дворянской культуры, опираясь на широкий массив архивных источников, большая часть которых утрачена. Его перу принадлежит и объемный очерк «О благотворительности в Полтавщине в конце XVIII и первой половине XIX века»^[904], частично вошедший в его наиболее фундаментальный труд по истории дворянства края^[905].

Павловский, думаю, не был обеспокоен проблемой апологетики или разоблачения «классовой сущности» дворянства, а стремился как можно полнее раскрыть содержание источников. Правда, именно это дало основание некоторым современным историкам считать его работы «ненаучными исследованиями в современном понимании», поскольку они будто бы «перегружены фактическим материалом, взятым непосредственно из архивных источников, цитированием или полной публикацией документов, которые не вписывались в канву сюжетов»^[906]. С этим можно было бы согласиться, но только если за образец научности принять значительное количество современных текстов, вряд ли сравнимых по качеству с трудами классиков украинской историографии рубежа XIX–XX веков.

Не говоря уже о значительной источниковедческой ценности работ Павловского, отмечу, что именно этот «фактический материал», помимо прочего, дает возможность представить степень включенности дворянства в общественные дела, подойти к пониманию возникавших в связи с этим проблем (ведь значительная часть малороссийского дворянства, несмотря на утверждение историков о его богатствах и жестокой эксплуатации тысяч крепостных^[907], из‐за своей бедности не могла проявить себя на ниве благотворительности), а также помогает выяснить мотивы общественной активности, среди которых не только карьерные, но и «любовь и соболезнование к ближнему»^[908]. Однако, прежде чем вести об этом дальнейший разговор, необходимо сделать некоторые замечания.

Разумеется, понятия бедности и богатства являются категориями относительными. Еще в середине XIX века один из малороссийских дворян, рассуждая по поводу возможной прибыли от хозяйственного предпринимательства, отметил: «Но много и мало суть такия относительныя понятия, которыя иногда сбивали с прямаго пути и самые великие умы»^[909]. С теоретической точки зрения «бедность» и «богатство» могут выражаться через соотношение между прибылью и потребностями, что позволяет исследователям понять, в каком положении живут люди, и согласно критерию «комфортного потребления» выделять, например, такие категории, как нужда, бедность, зажиточность, богатство^[910].

Дворянство украинских регионов под этим углом зрения не изучалось. Согласно принятым еще в XIX веке подходам дворяне Российской империи делились на категории по числу душ мужского пола (далее — д. м. п.), которые были у них в собственности. Как уже говорилось, малороссийские губернии относились к тем, где был значительный процент мелкопоместных дворян. Например, по данным на 1849 год, по Полтавскому уезду мы имеем такую картину: из 600 душевладельцев уезда 209 имели менее 5 душ крепостных, 102 — от 5 до 10 душ, 156 — от 10 до 25, 60 — от 25 до 50, 36 — от 50 до 100 душ. Только у 37 дворян было более чем по 100 душ. Причем 17 из этих дворян имели по 100–200 крепостных, семеро — по 200–300, трое — 300–400, шестеро — по 400–500. По одному помещику были владельцами 500–600 и более 2000 крепостных. И только двое имели каждый свыше 2500 человек. Итак, собственники, владевшие каждый менее чем 100 крепостными (563 душевладельца), составляли почти 15/16 частей^[911].