«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Между тем понимание своих выгод проявлялось не только в более жестком контроле за управляющими и приказчиками, что мы видим во многих распоряжениях и рекомендациях этим должностным лицам^[1017], но и в регламентации повинностей крестьян, которую те могли воспринимать как нарушение традиции. Вот и новые хозяева братья Солоница, желая навести порядок, поставили к управлению имением иностранца, провели инвентаризацию, равномерно распределили барщину, учитывая и тех, кто ее до этого не выполнял, в том числе женщин и детей с двенадцати лет, ввели некоторые наказания. Это и повлекло отказ крестьян, «без всякого буйства и грубости», от выполнения работ — со ссылкой на то, что «по жалобе, писанной канцеляристом Компанейцем от крестьянина Калиника Лопуха, поданной Государю Императору, вышла как Лопуху, так и им вольная»^[1018]. До 1849 года представителям власти пришлось и путем ареста подстрекателей, и «мерами кроткими», уговорами и объяснениями доказывать крестьянам ошибочность их чаяний, при этом не отказывая им в праве «отыскивать свободу»^[1019]. Подобные мероприятия того же уездного предводителя не помогли в другом случае, когда после смерти помещика, А. Калиновского, во владение проданным им перед тем имением вступил новый хозяин, А. Домонтович. Крестьяне «решительно отказывались от повиновения», подталкивая власть к применению «воинской команды»^[1020].

Сопротивление крестьян почувствовал и отставной полковник И. М. Гореславский, когда вступал в управление имением жены, унаследованным ею от первого мужа. «При прежнем помещике они с давних времен весьма мало имели работ и не были приучены к надлежащей отчетности», а новый хозяин, как писал в 1850 году лидер дворянства Борзенского уезда Г. П. Галаган в письме к черниговскому губернскому предводителю Н. П. Борозне, «старается поддержать порядок и спокойствие одними лишь мерами строгости, которым границы он определяет по своему произволу»^[1021]. Что уж и говорить о внутрисемейных спорах за наследство, которые в панских семьях тянулись годами и в первые десятилетия XIX века. Положение и статус подданных в таком случае могли долго оставаться неопределенными, что давало повод и для протестов, и для «отыскания воли»^[1022]. Конфликтный раздел имущества между наследниками также приводил к беспокойству крестьян, которые хотели остаться у того или иного господина, выбирая, конечно, более снисходительного, как видно, например, из дневника полтавского помещика Н. В. Райзера^[1023].

К этим сюжетам можно было бы добавить и достаточно много подобных, приведенных, в частности, В. В. Дубровским^[1024], в которых недовольство крестьян было преимущественно связано с изменением статуса. И упомянуты они здесь не для того, чтобы оправдывать или осуждать тех или иных действующих лиц. Просто, кажется, не лишним было еще раз подчеркнуть невозможность прямолинейного восприятия проблемы социального взаимодействия, особенно происходившего в переломные моменты, когда обе стороны привыкали к новым отношениям и, так сказать, нащупывали варианты возможного, границы дозволенного. Конфликты и двусторонние злоупотребления в такой ситуации были неизбежны. В Малороссии, где крепостное право не имело глубоких и прочных корней, что отмечалось историками^[1025], крестьяне довольно легко включались в отстаивание своих прав. Это мог быть «протест путем уклонения» (Майкл Эйдас), с помощью которого возмущенные группы людей пытались облегчить тяготы своей жизни и выразить недовольство, отказываясь выполнять получаемые предписания, а могли быть и другие способы, сводившие к минимуму возможность столкновения с теми, кого люди считали своими угнетателями^[1026].

Иногда крестьяне невольно поддавались на подстрекательство, на провокации, дерзкие авантюры. Между тем в монографии И. А. Гуржия, классической для советской историографии, — «Борьба крестьян и рабочих Украины против феодально-крепостнического гнета»^[1027], как и в других работах ученого, сюжетов, касающихся Левобережной Украины, приведено почему-то меньше, чем по другим регионам. А некоторые из них требуют внимательного перепрочтения, как и в целом история дореформенных крестьянско-помещичьих отношений, поскольку произвольная трактовка источников^[1028], стремление во что бы то ни стало увидеть сопротивление там, где оно было маловероятным, подвести материал об убийствах крестьянами помещиков, управляющих, экономов, арендаторов, опекунов помещичьих имений под организованную форму социального протеста, выдать за дело не одиночек, а масс, ставит под сомнение качество картины, «реставрация» которой представляется весьма актуальной задачей для современных украинских историков. Очевидно, что и представление о крестьянстве как об идиллическом, консолидированном, жертвенном и угнетенном сообществе, характерное для историографии второй половины XIX — XX века, требует внимательного, трезвого пересмотра.