«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Конечно, у читателя могут возникнуть подозрения относительно объективности показаний предводителя — не защищал ли он по-свойски члена своей корпорации? Но добросовестность выполнения предводителями собственных обязанностей в определенной степени подтверждают действия других должностных лиц такого же уровня. Предводитель дворянства Борзенского уезда Г. П. Галаган, к которому земский исправник также в 1849 году направил жалобу об избиении помещицей двух дворовых, принялся детально расследовать дело, и оказалось, что крестьяне Анны Григорович, «коих до 70 душ, нисколько не угнетены излишними работами, находятся в хорошем положении и довольны своею помещицею, но что действительно она предается пьянству и в нетрезвом виде бьет без причины приближенных к ней Дворовых служителей». Вызвав помещицу к себе, предводитель «строго внушил ей, дабы она переменила образ жизни, а вместе с тем отнесся к Исправнику, дабы он тщательно наблюдал за дальнейшим поведением Анны Григоровичевой» и сообщал о возможных с ее стороны недостойных поступках^[1049]. Свои наблюдения Галаган продолжил и в дальнейшем, одновременно проводя «воспитательную работу» не только с самой хозяйкой, но и с ее деверем, который, как оказалось, и подстрекал дворовых^[1050]. Итак, в данном случае одной из причин конфликта была уязвимость положения женщины-дворянки, которая после смерти мужа должна была взять хозяйство в свои руки. Мать А. М. Лазаревского, Афанасья Алексеевна, в своем дневнике записала не одну пронзительную строку о том, как быстро изменилось отношение к ней дворовых людей после смерти ее мужа, Матвея Ильича^[1051]. Но если она искала утешения в слезах, то А. Григорович — очевидно, в вине, что и приводило к ссорам с дворовыми, очень похожим на семейные разборки^[1052]. Попутно здесь еще раз следует отметить, что, несмотря на довольно расхожее в литературе утверждение о невозможности жаловаться на своих помещиков — ведь Уложением 1845 года определялось наказание за это в пятьдесят розог, — крепостные не слишком считались с данным предписанием.

Страсть крестьян к спиртному^[1053] также была одной из причин конфликтов, порой завершавшихся трагически. Так произошло, например, в сентябре 1836 года в селе Кневич Новозыбковского уезда Черниговской губернии. Крестьянин Моисей Бруневич, после двух рюмок горячего вина, традиционно поднесенных по завершении молотьбы, добавил еще в шинке, а на следующее утро, «не проспавшись от хмеля», вынужден был везти помещицу Марфу Немирович-Данченко в поле для наблюдения за сельскохозяйственными работами. По дороге между ними возникла ссора из‐за плохой езды, следствием чего стало убийство помещицы, которого Бруневич, конечно, не задумывал и не хотел. Как показывал его дядя, племянник «под хмелем» бывал «неспокоен и вспыльчив», что в конечном счете и привело к трагическому случаю^[1054].

Кстати, судя по рапортам земских судов, смерть самих крепостных из‐за пьянства также не была исключительной вещью. Причем раздражающим фактором здесь не обязательно выступал помещик. Внезапная смерть подданного могла стать поводом подозревать его владельца в злоупотреблениях. В таком случае обязательным было расследование, с непременным осмотром мертвого тела штаб-лекарем, выяснением всех обстоятельств трагедии, показаниями свидетелей и помещика. Случаи, когда человек действительно погибал по вине крепостника, не прошли мимо внимания историков. А вот гибель по вине самогó крепостного обычно в расчет не бралась. Между тем именно злоупотребление спиртным, страсть к «горячему питью» часто становилась причиной и неожиданной преждевременной смерти, и самоубийств. Только за июль — сентябрь 1836 года земские суды Черниговской губернии зафиксировали более десятка таких случаев^[1055]. Упоминаются они и в газетных «мемориалах произшествий» с пометкой: погиб «в припадке белой горячки», «от неумеренного потребления горячих напитков» и т. п.^[1056]