«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

И далее, перечисляя случаи, когда кредитование оставалось единственной возможностью поддержать хозяйство, Василий Васильевич замечал, что такая форма взаимоотношений была обоюдовыгодной^[1099], особенно с учетом недостаточной «склонности к накоплению денежных капиталов и к торговым оборотам» у малороссов. Поэтому заимодавец мог легко отсрочить долг в случае невозможности его уплаты. «Малороссиянин, — отмечал Тарновский, — говорит обыкновенно: „Старый долг як находка“, хотя этот долг пропадет, только если должник совершенно обнищает». Должника почти никогда не преследовали и легко мирились с потерей, которая, как правило, была незначительной, ведь «занимают многим, но немного; никто не имеет в готовности в одно время значительной суммы, и никто не привык к лихоимству; заем делается как услуга, которая оплачивается другою услугою» — той, что и была своеобразным возвращением капиталов, важным для земледельческого хозяйства^[1100]. Но со временем, по мере роста денежных потребностей как казацких, так и крестьянских хозяйств, традиционных форм заимствований становилось уже недостаточно. Не случайно в имениях «реальных помещиков», пытавшихся наладить самостоятельную уплату государственных налогов подданными и стимулировавших развитие их экономий, начинают создаваться своеобразные крестьянские банки и кассы взаимопомощи.

Кроме частного кредитования, дворянство использовало различные государственные финансовые учреждения, закладывая и перезакладывая свои имения. Конечно, не будем сбрасывать со счетов и возможное барское расточительство, неумение рационально распорядиться доходами. Иногда такое поведение даже могло вызвать нарекания со стороны детей-наследников. Например, Л. И. Дудицкий-Лишень удивлялся расточительности отца, у которого «расход в двадцать крат превышает доход»^[1101]. А. М. Лазаревский, вспоминая о конотопцах, также привел не один пример разбазаривания помещичьего добра. И все же, думаю, это было скорее исключение, чем правило.

В отношении же долгов С. М. Кочубея отмечу, что дело с кредитными обязательствами, на основе которого прежде всего и сложился его историографический образ, относится к 1831–1832 годам, не лучшим для помещичьих экономий и края в целом. Н. Г. Репнин, в 1831 году второй раз обращаясь с представлением к Николаю I «по делу сложения недоимок с помещичьих крестьян», писал о «крайнем положении» малороссийских губерний, которое было следствием неурожаев и эпидемий. Конечно, генерал-губернатор вынужден был искать сильные аргументы, чтобы добиться разрешения дела. Но и С. фон Нос, публикуя данное письмо к монарху, также вспоминал «действительно тяжкия времена едва оконченных двух войн, последовавших затем чумы, холеры и голода и начавшегося польского восстания»^[1102]. На это же указывал и Кочубей в письме от 18 января 1832 года к Репнину, объясняя основную причину нарушения баланса его долгов «противу стоимости собственности»: «Но сему препятствовало мне общественное бедствие, болезнь, остановившие всеобщее действие до того, что и самыя казенныя кредитныя места отсрочили потому свои требования»^[1103]. Итак, делая поправку на стремление разжалобить генерал-губернатора (так же как и на желание последнего оправдаться перед императором за неспособность обеспечить исправные поступления в государственную казну), все же стоит обратиться непосредственно к некоторым положениям «Учреждения» полтавского помещика, которые следовали из его собственного понимания ситуации в крае, где дворянин-помещик был «явлением наносным»^[1104].

* * *

Проект С. М. Кочубея Н. Н. Новосильцев рассматривал под углом зрения трех положений, необходимых для благосостояния крестьян: личная свобода, их собственность и обоюдные обязательства крестьян и дворян-помещиков. В общем, «рецензент» скорее исходил из собственных идеальных представлений о крестьянском вопросе, далеких от реальной ситуации в украинских регионах. Причем автору вменялось в вину отсутствие прямых высказываний о предоставлении крестьянам личной свободы. Но если учитывать, что основой для проекта 1817–1818 годов были «правила» по управлению имениями, датированные 1811 годом (о чем уже говорилось), то важнее в данном случае, как осознавались на заре новых отношений пределы дворянских прав на крестьян, чем эти права мотивировались, как определялись крестьянские права и обязанности.