«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Переводились на Херсонщину безземельные люди, бобыли, не имевшие тягла и неспособные платить налоги, а также те, кто добровольно захотел переехать. Историк отметил также, что, кроме добровольцев, как экономическими урядниками, так и крестьянскими общинами в «колонии» высылались в значительном количестве «худые люди», от которых хотели избавиться: «Здесь были: старые, хромые, слепые, уроды, глухонемые, вообще — „калечь“, пьяницы, бродяги, цыгане и др.»^[1111]. Переселенцы получали плату за землю, которую оставляли, имели право продать все свои строения. За засеянные участки крестьянам платили деньги или собирали зерно в их пользу. Для переезда предоставлялись подводы и все необходимое. На новых местах для них заранее строилось жилье, копались колодцы, что было сложным и недешевым делом в этом степном крае (каждый колодец стоил 500 рублей), на каждую семью пахалось плугами, принадлежавшими экономии, поле для осеннего посева или же осуществлялся посев за счет помещика, предоставлялось «заимообразно» зерно для посева, при необходимости — бесплатно мука для «прокормления», овощи (свекла, капуста, лук) и другие продукты из барских амбаров. Крестьяне также на год и более освобождались от барщины, им раздавался скот или деньги на его приобретение и выделялся земельный надел в 15 десятин на душу. Анализируя все документы по южным имениям, Клепацкий пришел к выводам: во-первых, что барский приказ об условиях переселения и обустройства крестьян «действительно проводился в жизнь», во-вторых, что «интересы экономии более или менее совпадали с интересами крестьян», а в-третьих, что, несмотря на трудности степного хозяйствования в «колониях», положение населения в них было более удовлетворительным, чем в «метрополии»^[1112].

Такие меры новоявленных новороссийских помещиков, пожалуй, не стоит рассматривать как проявление широты души или гуманизма. Они были вызваны самой жизнью в южном крае, условиями, в которых приходилось начинать хозяйствование. А. А. Скальковский, в осведомленности которого вряд ли можно сомневаться, не просто нарисовал образ «степного помещика», но и убедительно, на примерах создания целого ряда имений в Новороссии показал, «сколько трудов, сколько терпения и мужества, сколько издержек надобно было употребить, чтобы основать все эти усадьбы, завести хозяйство, приучить людей к работе и послушанию, чтобы построить столько жилищ, столько мельниц и даже столько прекрасных храмов Божих»^[1113].

Как уже отмечалось, С. М. Кочубей был одним из представителей так называемого малороссийского потока^[1114] в колонизации Новороссии. Его попытка там закрепиться, как видим, оказалась не очень успешной. Пример же удачного сочетания интересов степных и малороссийских помещиков, думаю, представляет собой М. П. Миклашевский, которого Н. Г. Репнин в письме от 17 февраля 1828 года назвал «просвещенным опытным технологом», чьими советами и замечаниями генерал-губернатор с удовольствием воспользовался бы^[1115]. Фигура этого «технолога» интересна уже тем, что позволяет в определенной степени посмотреть, как происходила трансляция аграрного опыта, насколько в Новороссии реализовывались стандарты малороссийских отношений и наоборот, а также как проходило «примирение» интересов помещиков разных регионов. Причем внимание именно к этому направлению неслучайно, учитывая, во-первых, мощность «малороссийского потока», а во-вторых, уже упоминавшийся длительный «конфликт интересов» у помещиков этих регионов.

Михаил Павлович Миклашевский — выходец из известного казацко-старшинского рода, блестящий военный, талантливый администратор, общественный деятель, рачительный хозяин, который имел поместья на Черниговщине и Екатеринославщине и был вписан в родословные книги обеих губерний. Он не обойден вниманием историков^[1116]. И все же эта яркая фигура заслуживает глубокого монографического исследования. К тому же его хозяйственная активность почти не была предметом пристального внимания специалистов.