«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Однако недостаточная осведомленность с реалиями Левобережной Украины и в этом вопросе подвела рецензента. Хотя он отмечал, что «между малороссийскими крестьянами находится еще много таких, которые помнят времена прежней своей свободы»^[1147], но почему-то отказывал в памяти дворянству. Кроме того, сенатор, вероятно, исключал возможность организованного сопротивления, представляя малороссийских крепостных слишком покорными для этого. Что кочубеевские крестьяне не были такими, подтверждает отмеченное Клепацким отношение В. П. Кочубея к возможности приобрести имения в Малороссии. Когда Семен Михайлович предложил дяде купить кое-что из его деревень, тот ответил, что предпочитает недвижимость в России и никогда никаких земель в Украине покупать не собирается. Клепацкий объяснял это «скверной репутацией» Диканьки, которая — по словам одного из кураторов, Самойлова, — представляла собой «гнездилище лености, пьянства и непокорства». Делая поправку на заинтересованность со стороны куратора, историк все же отмечал, что «не бывает дыма без огня»^[1148]. Очевидно, такого же мнения придерживались и другие. Во всяком случае, в 1840 году в своем дневнике Г. П. Галаган относительно разговора матери и дяди о различиях между «руськими и малороссийскими мужиками» записал следующее: «Они оба обвиняли, как обыкновенно, малороссиян за их нелюбовь к своим помещикам и хвалили русских за то, что они любят своих помещиков, как дети отца». Интересно, что сам автор дневниковых записей отношение малороссийских крестьян к помещикам объяснял присущим им, крестьянам, «чувством собственного достоинства»^[1149].

Что касается способа поддержания порядка в имениях С. М. Кочубея и применения наказаний по определению общественных судов, то замечу — такой подход не был исключительным (не буду упоминать здесь классический пример В. Н. Каразина). Известный в свое время писатель и педагог, помещик П. П. Белецкий-Носенко, управлявший собственностью через приказчиков, также организовал в родовом имении, селе Луговец Мглинского уезда, специальный суд. Сельская община была обязана ежегодно выбирать из своей среды двух судей, которых утверждал помещик. Как отмечалось в инструкциях приказчикам за 1822–1847 годы, широко процитированных И. В. Лучицким, судьи «совместно с громадою должны в свободное от работы время все спорные дела и тебя (прикащика) судить и считать за все поборы и воровские дела из господского леса. Ты обязан им повиноваться и давать им отчеты». Без решения суда приказчикам было также запрещено наказывать крепостных. Компетенция этого органа ограничивалась в одном отношении: после расследования дела судьями и сельским обществом, допроса свидетелей, решение представлялось пану, который и определял меру наказания или передавал это на усмотрение суда^[1150].

Не совсем принял Н. Н. Новосильцев и отношение С. М. Кочубея к движимому имуществу крестьян, а именно предложение «иногда воспретить», для их же пользы, продавать или сбывать необходимые вещи. Рецензент отмечал, что даже в России, где крепостное право «освящено существующими с древних времен обычаями», никто из помещиков не решается «столь самопроизвольно распоряжаться движимой собственностью крестьян» — потому, что это может не только вызвать «ропот», но и угрожать жизни дворянина^[1151] (насколько это соответствовало действительности, сказать трудно. Однако вспомним долгие дебаты по поводу права на владение движимым имуществом, шедшие в екатерининской Уложенной комиссии). Впрочем, важно также обратить внимание на уточнения, сделанные в «Записке» С. М. Кочубея, приложенной к письму Н. Г. Репнина императору. Здесь автор еще раз подтвердил необходимость признания права крестьян на движимую собственность, одновременно сделав оговорку о невозможности реализовать его в полной мере «при теперешнем необразовании крестьян наших и по наклонности их к пьянству» — сначала нужно совместными усилиями правительства и помещиков искоренить это зло.

Указал Кочубей и на одно противоречие, без устранения которого проблематично говорить о крестьянской собственности, а именно: помещики не могут выживать без винокурения, которое, к сожалению, увеличивает пьянство крестьян. В дальнейшем такая ситуация может грозить уменьшением помещичьих доходов, ведь деградация людей из‐за пьянства непременно приведет к падению производства. Но помещики должны еще дозреть до осознания необходимости сокращать винокурение. А до той поры следует запретить крестьянам продавать некоторую движимость, необходимую для земледелия и домашнего обихода^[1152]. Как мы видим, в этих Кочубеевых объяснениях появились первые черты рисуемого им образа крестьянина, в частности необразованность и пьянство. Но если с первым злом Семен Михайлович боролся, обучая своих крестьян^[1153], то второе, вероятно, было ему не под силу — кочубеевские винокурни работали на полную мощность.