«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Даже по фрагментам историки оценивали проект Кочубея как тщательно разработанный^[1164]. Действительно, большое количество структурных частей, пунктов свидетельствует о хорошо продуманной системе. Это, однако, не означает, что на самом деле данный механизм мог так четко работать. Жизнь всегда вносит коррективы в любые правила, те или иные предписания которых могут не выполняться или выполняться не так, как предполагалось и хотелось. Многочисленные распоряжения приказчикам, а также их отчеты показывают, что управлять имениями было не так-то просто. В частности, П. П. Белецкий-Носенко неоднократно повторял одни и те же рекомендации приказчикам, тем не менее из года в год нарушавшиеся. Такое количество постановлений и наставлений может свидетельствовать, с одной стороны, что у некоторых это превращалось в своеобразное литературное творчество, пробу педагогических приемов, а с другой — что подданные на самом деле не выполняли или плохо выполняли свои обязанности. Особенно когда в отсутствие господина хозяйство управлялось небрежным приказчиком, крестьяне тихо бойкотировали работу, занимаясь своими делами. Многочисленные указания Белецкого-Носенко на необходимость присылать к нему в Прилуки, где он заведовал училищем, на работу трезвых, а не ленивых и не штрафованных крестьян, говорят не только о требовательности, но и о том, что бывало и по-другому, т. е. что к нему приезжал «вор, негодяй, пьяница, который за безчисленные проказы отослан был»^[1165].

Наличие в проекте Кочубея четких указаний на обязанности крестьян, да еще и со ссылкой в короткой «Записке» на внедрение такой системы с 1811 года, думаю, несколько подрывает сложившуюся в историографии точку зрения относительно связи этих документов с эмансипаторскими намерениями Александра I. В 1817 году полтавский помещик писал все же скорее для того, чтобы показать, как могут управляться имения и, соответственно, можно ли при этом получать от них прибыль, в том числе и для удовлетворения интересов кредиторов. Более четкая регламентация взаимоотношений и взаимных обязанностей, как, вероятно, думал автор проектов, позволила бы поддерживать благосостояние и помещичьего, и крестьянского хозяйств, гарантировала бы выполнение государственных повинностей, к чему малороссийские крестьяне привыкали не просто.

Итак, дворянство принимало на себя выплату государственных налогов своих подданных не от хорошей жизни, а в том числе и из‐за нежелания тех платить. Что же касается стремления Кочубея «показать явственный пример» его «сочленам» и оставить потомкам созданную им систему^[1166], то эти утверждения, видимо, также не стоит слишком жестко связывать с императорским заданием составить проект освобождения крестьян не только для имений полтавского помещика. Кстати, А. Н. Долгих утверждает, что «тезис в историографии об одновременном поручении императором Александром в 1817–1818 гг. целой группе сановников составить проекты освобождения крепостных не подтвержден источниками»^[1167].

Возможно, Кочубей и советские историки по-разному понимали и то, что означают «правила для свободного (курсив мой. — Т. Л.) состояния помещичьих крестьян». Очевидно, Семен Михайлович под «свободным состоянием» имел в виду не столько освобождение крестьян, сколько установление более четких, понятных и приемлемых для обеих сторон «правил игры», позволяющих в пределах, определенных высшей властью, всем чувствовать себя комфортнее, свободнее. Вместе с тем полтавский дворянин не был против личной свободы крестьян. Отвечая на замечание Н. Н. Новосильцева, он отметил, что для его родины «легчайший способ» этого добиться — возобновить переход «по прежним Малороссийским правам и на правилах, в статуте (курсив мой. — Т. Л.) изложенных». Но помещик не может сам «возвратить сие древнее преимущество (курсив мой. — Т. Л.) нашего народа», поскольку это дело высшего правительства. Кочубей также добавлял, что для его имений «переход не страшен». Он был убежден, что крестьяне не оставят своих мест, залогом чего является «привязанность» их к земле предков и «образ управления», введенный им, Кочубеем, несколько лет назад.

В короткой «Записке» полтавский помещик признал также, что мог ошибаться по вопросу о поземельной собственности подданных, но своими предложениями никак не стремился ущемить чьи-то интересы, а только — опять же, в существующих законодательных рамках — хотел приблизить то время, когда его крестьяне смогут стать «независимыми владельцами некоторой поземельной собственности». Описанный в «Учреждении» порядок Кочубей не считал совершенным, «положительным законом» на долгое время, а полагал лишь шагом к лучшему. Он понимал, что вопрос о земле сложен и, так же как и со свободой крестьян, выходит за пределы компетенции «частного человека», являясь исключительной прерогативой монарха^[1168]. Такое замечание, думаю, также подтверждает частный характер кочубеевского проекта.

* * *