«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

До закрепощения посполитых оно держалось на традиционных представлениях о земле и людях, живущих на ней, которые доверились землевладельцу, — богатство, о котором нужно заботиться, которым нужно заниматься. Тем более что право помещика на поселенца, на часть его труда определялось не юридическими актами, а фактом заботы. После 1783 года к этому добавилась ответственность перед государством. Считается, что именно на рубеже веков вырабатывалась новая схема взаимоотношений крестьянина и помещика и, соответственно, государственная концепция «опеки», возводимая в ранг официальной политики. Согласно этому, понятие государственной службы дворянства дополнялось понятием долга^[1197]. П. П. Белецкий-Носенко писал, что помещику «высочайше вверена власть над крестьянами»^[1198], что звание «дворянин» обязывает заботиться о «братьях своих меньших». Здесь нужны были уже и другие примеры, образцы для подражания, которые появлялись в том числе под влиянием просветительского дискурса. Не случайно В. Г. Полетика часто вспоминал Говарда. А. М. Маркович 31 октября 1819 года сделал следующую запись: «Сегодня я читал № ХL „Сына Отечества“, в коем помещена весьма важная статья: Описание Гофвильского института для бедных (выделено автором цитаты. — Т. Л.). Я считаю, что сие заведение лучше и дешевле всех других. Я должен стараться сделать в своих деревнях что-нибудь подобное. Имя основателя — Феленберг, а учитель сего института — Верди. Имена почтенные, которые дóлжно помнить более имен многих министров и профессоров»^[1199]. Но усвоение новых ролей и форм патернализма произошло не в одночасье и часто бывало достаточно обременительным.

Н. Г. Репнин еще неоднократно будет напоминать дворянству о его обязанностях. Тем не менее в 1831 году, уже в письме к другому императору, он также напишет о «слабой связи здешних владельцов с их крестьянами» и — с указанием на 1783 год, когда «малороссийские земледельцы (поспольство)» были «порабощены… происками тогдашних царедворцев, клевретов их и некоторых малороссийских старшин, пожертвовавших щастием родины для собственных выгод», — определит «главнейшия причины ропота крестьян»: «память рассказов», т. е. память о свободных временах до 1783 года, и «зависть к козакам»^[1200]. Судя по тому, что это представление, несмотря на недовольство монарха, подавалось Николаю I дважды, высказанное в нем было не просто литературным упражнением, а скорее результатом хорошего знакомства автора с ситуацией во вверенном ему крае.

Итак, можно полностью согласиться с историками, которые целью речи 1818 года считали желание «подвигнуть дворянство на улучшение участи крестьян». А вот что касается проверки готовности элиты к реформам в Малороссии, то это, по-моему, только недостаточно аргументированное предположение исследователей, пытавшихся перенести на здешний край ситуацию с эмансипацией в прибалтийских губерниях. Но здесь-то ситуация была несколько иной. Малороссийское дворянство, думаю, не могло быть готовым к реформе, поскольку еще не адаптировалось к общегосударственной системе, не почувствовало в полной мере новизны ситуации, не привыкло к ней, в том числе и к благотворительности по указанию сверху. Слишком короткой была дистанция от екатерининского указа. Как говорилось в предыдущей главе, он своеобразно воспринимался малороссийским дворянством и в момент появления. К тому же надо учитывать и социальную инерционность: от любого постановления до усвоения его положений расстояние может быть значительным. С точки зрения малороссийского дворянства, именно высшее правительство в 1783 году изменило существующую систему помещичье-крестьянских отношений на неестественную для них. Оно должно и исправить сделанное, о чем, хотя и непрямо, писал С. М. Кочубей.

Вероятно, кому-то из читателей столь частое упоминание личности этого полтавского помещика покажется чрезмерным. Но роль своеобразной «главной темы рондо» выпала Семену Михайловичу в данном случае не только потому, что это довольно известная фигура отечественной истории первой трети XIX века. Его активность в разных сферах, а также «присутствие» в различных историографических контекстах дают удобный повод и возможность коснуться важных, на мой взгляд, проблем и истории дворянства, и, главное, социальных взаимоотношений, крестьянского вопроса в широком смысле, причем не только в рамках региона, основного для данной темы. Интересно, что даже деятельность Кочубея в масонском движении связана с крестьянской проблемой. Историки, наиболее подробно на данный момент рассмотревшие обстоятельства создания его проекта 1817–1818 годов, в том числе и в контексте идейной ситуации начала века в Полтаве, утверждали, что главное предназначение ложи «Любовь к истине» ее организатор, М. Н. Новиков, видел в попытке «добиться возможного единства во взглядах малороссийского дворянства на крестьянский вопрос»^[1201].

* * *