«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Американский русист Элан Кимбэлл, представив дореформенное четырехлетие в виде грандиозного оперного представления, определил в этом действе пять главных «исполнителей» — «хоры», появлявшиеся на «сцене» подготовки Крестьянской реформы последовательно: государство, крестьянство, поместное дворянство, группы национальных меньшинств и зарождавшееся гражданское общество. Причем «партия» последнего «исполнителя» тесно связывалась историком с различными видами групповой деятельности предыдущего времени, в частности и с сельскохозяйственными, научными обществами, профессиональными школами, издательствами, журналами и газетами, книжными магазинами, публичными библиотеками, благотворительными фондами и организациями, дворянскими собраниями, предпринимательскими союзами и т. д.^[1265]

Левобережное дворянство также исполнило свою «партию», а Малороссия стала объектом интересов не только российских путешественников и отечественных составителей топографо-статистических описаний. Дворянство края тоже проявило интерес к экономическим новациям и начало активно писать в различные издания, сотрудничать с различными обществами, откликаться на инициативы и программы различных институций, пытаясь, помимо прочего, постепенно, путем «малых дел» «возбудить любовь к деятельности» как у товарищей по корпорации, так и у крестьянства, т. е., скажу словами М. И. Ханенко, «на своей земле, в своем селении, дать труду полезное направление»^[1266].

Актуальность этой проблемы осознавало и ВЭО, сформулировавшее ее в качестве конкурсной задачи еще на 1803 год: «Какия надлежит принять меры, чтоб дух деятельности, ревности и прилежания к трудам, для вящей пользы, в нижних состояниях людей, а особливо жен и детей крестьянских, так возбудить можно было, чтобы оной соделался напоследок необходимою для них привычкою?» Интересно, что большую золотую медаль в этом конкурсе получил член Общества Степан Семенович Джунковский, вероятно, не случайно рассматривавший проблему на примере южного края России, поскольку был владельцем имений в украинских регионах. «Пастушеская жизнь», отсутствие стимулов для работы при «изобилии пропитания», неприхотливость и низкие жизненные стандарты крестьян — эта тема прозвучала уже в его ответе. Причем, опять же, то был взгляд не постороннего путешественника. «Экономопреобразователь» не просто констатировал — он вносил конкретные предложения, которые помогли бы исправить ситуацию и превратить крестьянина в эффективного рабочего. По силам же такое, считал Джунковский, только помещикам. Именно они должны, живя среди крестьян, заботами об их пользе, собственным примером трудолюбия разбудить «дух деятельности», поскольку народ «не столько зрел, чтобы умел трудиться для собственного благосостояния (выделено автором цитаты. — Т. Л.)»^[1267].

Попутно замечу, что в тогдашней хозяйственно-дидактической литературе стал все активнее разрабатываться образ такого деятельного помещика, понимающего, что сельское хозяйство — это не земля лишь и скот, а прежде всего крестьяне, такие же люди, как и другие. Итак, подумать и позаботиться о выгодах подданных, хорошо к ним относиться должно заставить дворян «не одно человеколюбие, но и собственная польза»^[1268]. Подданные воспринимались уже не просто в духе просветительского дискурса — как дикари или дети, нуждающиеся в опеке и руководстве. Отношения «помещик — крестьянин» начали представляться как содружество равных тружеников, которое может принести им взаимную пользу.

Насколько заразительным могло быть помещичье трудолюбие, пока что трудно сказать. Однако можно предположить, что противоречия между «правдой» «прогрессивного» помещика и крестьянской «правдой», т. е. между модернизацией и традицией, где помещик олицетворял первое, а крестьянин — второе, должны были возникать. Пример хозяйствования В. Я. Ломиковского — тому подтверждение.

Этот герой не нуждается в развернутом представлении. В историографии прочно закрепились два его образа: известного садовода, лесовода и, с другой стороны, историка, стоявшего у истоков современной украинской историографии. Первый образ формировался преимущественно в специальной литературе по истории лесоводства и до сих пор остается незыблемым. Хотя Василий Яковлевич не удостоился памятника и даже чествования в виде прижизненной биографии или одобрительного описания его действий, как, например, В. П. Скаржинский^[1269], этого «эрудита и земледельца» считают одним из «отцов» духовных основ украинского земледелия, с ним тесно связывают начало создания так называемой древопольной системы, положившей конец неурожаям XVIII века, считают прототипом прогрессивного агрария, помещика Костанжогло из «Мертвых душ» Н. В. Гоголя^[1270].