Читаем «Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века полностью

Второй образ сотворен украинскими историографами, начиная с А. М. Лазаревского, познакомившего публику еще с одним «прежним изыскателем малороссийской старины». Однако эти образы практически не пересекались, если не считать попутных замечаний со стороны историков агрономии о том, что Василий Яковлевич занимался не только лесоводством, но и историей. Устойчивость характеристик второго образа впервые поставил под сомнение О. И. Журба, который сделал вывод, что Ломиковский представлял тип скорее помещика-прогрессиста, чем исследователя украинской истории[1271].

Плодотворно завершить эту историографическую дискуссию, я убеждена, возможно лишь путем дальнейших фундаментальных исследований, чего вполне заслуживает наш герой. Предварительно же, для соединения различных образов, думаю, стоит обратиться к такому понятию, как «трудолюбие». Не случайно хутор, обустроенный им у дедовского села Шафоростовка, Ломиковский назвал «Парк Трудолюб»[1272]. И не случайно одна из его работ, удостоенная золотой медали ВЭО, имела своим девизом утверждение: «Труд есть естественный долг человека»[1273]. Примерно так же этот миргородский помещик завершил и свой главный, самый большой труд — словами: «Тратить жизнь в бесконечной праздности отнюдь не должно потому, что труд есть естественный долг человека и Божие повеление»[1274]. Активная натура Ломиковского нуждалась в постоянной работе. Причем ему недостаточно было только интеллектуальных занятий. Не мог он довольствоваться исключительно «собиранием исторического наследия» или литературно-переводческим творчеством — ему необходимо было курсировать между полем и кабинетом.

Зимой, когда замирала природа, Василий Яковлевич начинал болеть, его охватывали «меланхолия и уныние». Так, 14 декабря 1812 года в письме к своему приятелю, В. А. Гоголю-Яновскому, он жаловался:

…нега и расслабление наводят на меня тоску… мне необходимо нужно большое движение, свежий воздух и дальной проезд. Завтра погружусь в барду, а по окончании лекарств пущусь в дорогу. Теперь сижу один в малой хижине, безмолвие вокруг меня, захочу ли посмотреть на солнце? А нет его, небеса покрыты мраком; захочу ли насладиться свежим воздухом? Иль усладить взор свой? Пойду по скользкой тропинке или по топкому снегу и вижу оцепеневшую природу; взор мой притупляется внезапно; спешу обратно в хижину, и ветер свистит вослед мне. Начну читать — не читается, начну писать — не пишется, дремать — не дремлется. Сяду у камина, закурю трубку и предамся размышлениям, и хладныя стены с безмолвием взирают на меня. Наступит ночь, безсонница присядет в изголовье моем; сомкну очи, и сон не приближется ко мне. Лишь слышу вой псов иль скучный крик гусей. Пред разсветом засну! Внезапно пробужусь, ожидав с нетерпением разсвета; настает утро, и не видать благотворного солнца. Из сего заключить можете, что я окружен скукой[1275].

«Скука» — зимний недуг многих «реальных» помещиков, особенно женщин, дворянок, — требует отдельного разговора. Замечу: в то время лекарство от нее Ломиковский искал не только в работе — найти его он надеялся и в женитьбе, поскольку был убежден, что «худо вести холостую жизнь, худо, и безполезно, и несносно».

Активность Ломиковского на ниве агрономической пропаганды была хорошо известна современникам. Его хозяйственные успехи по-разному поражали соседей и поднимали его авторитет. А. С. Данилевский в письме к Н. В. Гоголю в 1842 году назвал Василия Яковлевича «оракулом этого класса господ»[1276] (речь шла о миргородском дворянстве). Но в данном случае важно, во-первых, отношение самого героя к своей помещичьей деятельности и, во-вторых, как это могло отражаться на его подданных, ведь, напомню замечания Ю. Ф. Самарина, «…всякая перемена к лучшему или худшему в системе помещичьего хозяйства должна, естественно, отзываться более или менее крутым переломом не только в хозяйстве, но и в целом быту поселян»[1277].

В 2009 году специалисты-аграрии отмечали 200-летие с начала создания Ломиковским первой лесозащитной полосы — первой в отечественной, а возможно, и в мировой практике земледелия. Итак, как видим, выйдя в начале XIX века в отставку, штабс-капитан сразу же занялся обустройством поместья. Впоследствии, по заказу Общества для поощрения лесного хозяйства, Василий Яковлевич подробно описал свой опыт в большом сочинении — «Разведение леса в сельце Трудолюбе». Поэтому желающих непосредственно ознакомиться с его многолетней работой, с технологическим процессом, с породами деревьев Полтавщины и тому подобным отсылаю к текстам миргородского экспериментатора. А здесь замечу лишь, что этот титанический труд Общество наградило золотой медалью. Оно же инициировало обращение Е. Ф. Канкрина к императору, который, в свою очередь, «повелел объявить» Ломиковскому «за труды… Высочайшее благоволение»[1278]. В 1837 году Общество также сочло необходимым напечатать это практическое руководство отдельной книгой[1279].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука