«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Однако по завершении первого этапа работы этого органа реакции комментатора стали более резкими. Достигнутые результаты он иронично сравнивал с планом операции под Силистрией, составленным генералом К. А. Шильдером:

Знаменитый Инженер привез план крепости и островов, нанес на бумагу карандашом места предполагаемых батарей, направление выстрелов, полет бомб и надписал: Первый период осады почти кончен. А войска еще не начинали движения к крепости, и увы, она не была взята; мы добровольно отступили, и он сложил там голову. Дай Бог, чтобы не случилось чего-нибудь подобнаго. Редакционная Комиссия воображает, что подвинула дело вперед и кончила 1-ый период своих занятий. Мечта, мечта: труды ея чисто отрицательныя; дело не продвинулось, а запуталось (с. 52).

Главное, что генерал-майор публично обвинил Редакционные комиссии в ухудшении ситуации в стране: в девальвации денег, падении акций обществ, оттоке капиталов за границу, исчезновении из обращения золота и серебра, которые «закопаны в землю предусмотрительными людьми», в усилении эмиграции (в 1859 году было выдано 69 тысяч загранпаспортов дворянству, «самому образованному классу», в то время как ранее выдавалось 15 тысяч в год), что чрезвычайно вредно для малонаселенной России, в покупке дворянством имений за рубежом, общественном недовольстве и разочаровании (с. 58–60).

Возможно, комментатор намеренно сгущал краски, чтобы произвести более сильное впечатление на Ростовцева^[1760]. Но напомню о подобных же сомнениях Г. П. Галагана. Такие же соображения высказывал в июле 1859 года и Н. А. Ригельман, читая присланные ему В. В. Тарновским Журналы Редакционных комиссий: последние «немного увлеклись и уже слишком мало обращают внимания на общественное мнение», т. е. на мнение дворянства. Николай Аркадьевич считал это важным недостатком, ведь «нельзя же принимать за общественное мнение статьи Журналов, с их купленным либерализмом»^[1761]. И все же не стоит, наверное, и говорить, что не только ирония, но и конструктивные предложения Н. Б. Герсеванова, как и вообще всей «оппозиции», также работали на окончательный вариант реформы. Несогласные с бюрократами-реформаторами, но неравнодушные и активные представители дворянского сообщества готовы были и стремились работать над решением проблемы. Другое дело, что правительственный взгляд воспринимал ее в первую очередь как крестьянскую. Оппоненты же смотрели на эмансипацию как на крестьянско-дворянское дело.

На таких позициях стоял и М. П. Позен. Он неоднократно повторял, что может ошибаться, что сложная проблема реформирования требует серьезных размышлений и расчетов многих заинтересованных и преданных людей. Он готов был идти на обсуждение и компромиссы, соглашаться с дельными мнениями других. Напомню, что так же критически Позен отнесся к своему проекту реформирования Закавказского края^[1762]. Но, человек неравнодушный, он не мог и не хотел молчать, когда речь шла о «великом отечественном деле». На заседании Полтавского губернского комитета 13 декабря 1858 года, отвечая в ходе дискуссии на упреки в апеллировании к нравственности членов Комитета, Михаил Павлович говорил: «Я вовсе не принадлежу к числу людей, проповедующих безпрестанно филантропию. Действительно, не филантропия, не увлечение сердца, а справедливость и право должны служить основанием к разрешению предстоящаго нам вопроса». Здесь важно также обратить внимание, во-первых, на готовность полтавского дворянства подарить крестьянам их усадьбы, что было одним из камней преткновения в обсуждении крестьянской проблемы на общероссийском уровне, и, во-вторых, на позицию самого Позена, которая слишком прямолинейно трактуется в историографии.

Он считал, что нельзя говорить о подарках, ведь «помещики не могут дарить того, что им не принадлежит, а крестьяне наши совсем не так просты, чтобы приняли за подарок то, что они всегда считали своею собственностию. Я прошу не милости, не подарка: я прошу сознавать право крестьян. Именно потому, что доселе обращалось мало внимания на права крестьян, они не уважали наших прав и нередко под них подкапывались». Итак, главное в решении проблемы дворянско-крестьянских отношений оратор видел в признании прав крестьянства^[1763]. А. В. Никитенко, ознакомившись с позеновскими проектами, относительно их основ записал 10 января 1857 года в дневнике: «Позен принимает четыре основные начала: православие, самодержавие, человечество и народность, но трем из этих идей дает другое значение, чем Уваров»^[1764]. Трудно сказать, в чем Михаил Павлович расходился с известным министром образования. Однако народность, что очевидно, понимал не в этническом, а в социальном смысле. «Положение народа он просто называет невыносимым», — писал петербургский профессор, считая высказанную заботу о крестьянах одной из ключевых позиций проекта Позена.