«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Несмотря на это, процесс «искания» не останавливался и в дальнейшем. Проблема не была окончательно разрешена, а потому всегда находились желающие изменить свой социальный статус. Запутанность ситуации подтверждается и большим количеством источников. Случалось, что «отыскивался» даже не казацкий, а шляхетский статус, как произошло с подданным помещика Глуховского уезда В. В. Кочубея, Каленником Белодедом, который, назвавшись в 1795 году шляхтичем Жиркевичем, обращался к генерал-губернатору, к императрице, подавался в бега, снова возвращался, подстрекал других, принося хлопоты хозяину, на годы втянутому в судебные разбирательства, в переписку с различными инстанциями, урядниками, сановными лицами^[711]. В 1811 году Григорий Михалевский подал прошение на имя черниговского губернатора И. В. Френсдорфа, где, сопротивляясь стремлению полковника М. Г. Потресова записать его, Михалевского, «в крестьяне», пытался доказывать свое шляхетское происхождение^[712].

Подобные дела не редкость. Ведь в то время, когда в Гетманщине и без бумаг признавался за кем-то определенный статус, обедневшие шляхтичи или старшины мало заботились о сохранении доказательств в его подтверждение. Не останавливаюсь здесь на проблеме нобилитации потомков сотенной старшины, поскольку это несколько иной и достаточно популярный в историографии сюжет. В данном случае речь идет о результатах ревизии 1782 года, на небрежное проведение которой жаловались современники и обращали внимание историки. Еще Д. П. Миллер на основе целого ряда примеров показал, как обедневшая шляхта оказалась записанной за прежними своими подданными^[713]. До поры до времени далеко идущие последствия такой ситуации могли не осознаваться. Недаром в действительности, вопреки историографическому стереотипу, не все сразу бросились доказывать шляхетство. Поэтому комиссии по разбору дворянства в Малороссии частенько убеждали потенциальных шляхтичей в необходимости по правилам отстаивать привилегированный статус^[714].

Случалось, что казацкого статуса «искали» и женщины. Причем, как видно из переписки 1841 года М. И. Гоголь-Яновской со становым приставом Миргородского уезда Полтавской губернии Ф. А. Козиненко, для ее крестьянки, Екатерины Безпальковой, это был способ уклониться от ответственности за растрату от продажи водки во время работы в трактире, где сбывалось спиртное с панской винокурни. Как считала помещица, крестьянка на «козачье звание» не имела «ясных оснований», поскольку до этого была трижды замужем за крепостными бабки Н. В. Гоголя, свекрови Марии Ивановны, ^[715].

Иногда в «поисках» доходило до большой интриги, как, например, вокруг одного из крепостных помещика Черниговской губернии А. Марковича. Здесь «искатель» был очень изобретателен. К этому его, вероятно, вынудили чрезвычайные обстоятельства. Не рассчитывая на законное решение проблемы, Подуражный, или Степан Гриднев-Богданов, в течение многих лет «отыскивавший казачество», прибегнул к экстраординарному обращению к самому царю. Это дело еще раз демонстрирует, какое расстояние было между указом и действительностью. При желании, несмотря на предписания, крестьяне жаловались и непосредственно монархам. Более того, последние реагировали^[716].

Как видно из дела, помещиком Марковичем (непонятно, о ком из Марковичей идет речь) Подуражный был передан в суд «за воровство и побеги» и «содержан был в остроге»^[717], вопреки закону, согласно которому, пока длился процесс «искания», по решению уездных судов претендент на казацкий статус освобождался от зависимости даже тогда, когда заявлялся протест со стороны помещика-душевладельца^[718]. Но целый ряд нюансов — отсутствие необходимых документов о принадлежности к реестровому казачеству, сомнения в достоверности показаний двенадцати дворян или казаков, купцов и мещан, влияние на судейских чиновников со стороны помещиков — часто не способствовали немедленному разрешению дела, что и приводило к многолетней волоките, при которой случались разные неприятности. В данном случае, находясь в остроге и потеряв надежду на законное решение дела, в ноябре 1824 года этот казак-крестьянин принял нестандартное решение и написал письмо императору, предлагая раскрыть важный секрет. Для этого его привезли в Петербург, и оказалось, что секрет заключался в приписке вотчинным головой одного солдатского сына к своей вотчине. Подуражный был отправлен к черниговскому губернатору, но в 1825 году — вероятно, потому, что проблема так и не была решена, — счел нужным еще раз напомнить о себе новым письмом к Александру I, из‐за чего вновь оказался в столице, в Шлиссельбургской крепости, где на допросе рассказал об увиденном и услышанном во время своего первого путешествия из столицы, что подавалось как заговор против государя.