«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Если от коллективного уровня перейти к персональному, то, пожалуй, одним из первых малороссов, который наиболее широко и публично задекларировал свои социально-экономические взгляды, был Федор Осипович Туманский. В целом он не обойден вниманием в историографии, однако его также постигла судьба других «украинских патриотов» конца XVIII — начала XIX века. В литературе он фигурирует преимущественно как «изыскатель» отечественной старины, историк, археограф. Наиболее полный его портрет на сегодня представлен в работах О. И. Журбы^[729]. И все же автор, на мой взгляд, фактически пошел традиционным для отечественных историков путем «осмысления роли и места Ф. О. Туманского в интеллектуальной истории и историографической ситуации (курсив мой. — Т. Л.) последней четверти XVIII в.», что, думаю, не дает возможности рассчитывать на полноту образа. Правда, несколько утешает осознание историографом неисчерпаемости темы и необходимости решения многих «чисто экстенсивных» задач, среди которых и последующий анализ не только исторических, но и экономических, философских, литературных произведений украинского интеллектуала рубежа XVIII–XIX веков, и «полная реконструкция репертуара его опубликованного и рукописного наследия»^[730].

Представив расширенный, по сравнению с предложенным предшественниками, список работ, Журба, однако, не увеличил количество библиографических позиций Туманского за счет публикаций, которые были непосредственной реакцией на социально-экономическую и идейную ситуацию рубежа веков. Эти тексты вполне могут быть отнесены к потоку тогдашней, по выражению Н. М. Дружинина, «агрономической пропаганды», т. е. произведений русских агрономов С. Е. Десницкого, А. А. Самборского, А. Т. Болотова, М. Г. Ливанова, М. П. Бакунина, И. М. Комова, А. В. Рознотовского. Историк считал, что эта «энциклопедия рационального земледелия» была призвана научить дворянство тому, как с наименьшими затратами и максимально эффективно повысить доходность крепостных имений, что и дало определенные, вполне реальные результаты^[731]. Итак, Туманский не просто «по случаю» обнародовал свои социально-экономические позиции, руководствуясь местными интересами, а первым из малороссов присоединился к общероссийской «агрономической пропаганде».

Почти все исследователи истории России XVIII века выделяли в качестве коренного противоречия российской экономики разрыв между развитием промышленности, ростом городов и отсталым сельским хозяйством, с его традиционной агротехникой, примитивными орудиями труда, низкоурожайными сортами зерновых, малопродуктивным скотом, отсутствием удобрений, травосеяния и т. п.^[732] Но укрепление внутреннего рынка, в который, кстати, особенно после 1754 года, все больше включались и украинские регионы, порождало спрос на сельскохозяйственную продукцию, заставляло усиливать товарность земледелия и скотоводства. Выгодная мировая сельскохозяйственная конъюнктура, начало с 1765 года эпохи высоких хлебных цен, которые держались и еще росли в первые десятилетия XIX века, повышение спроса на зерно в 80–90‐е годы XVIII века, все большее втягивание России в европейскую хлебную торговлю, а также влияние и давление мировых хлебных цен на внутренний российский рынок, которое исследователи считают принципиально важным^[733], — все это подталкивало к модернизации хозяйства. В условиях, когда основными поставщиками на внутренние и внешние рынки были помещичьи хозяйства^[734], низкая урожайность на их полях становилась недопустимой. Итак, необходимость повышения производства в сельском хозяйстве сделалась одной из главных экономических проблем. Как отметил Ю. А. Тихонов, такая ситуация оказалась предметом заинтересованного обсуждения: «И в правительстве, и в дворянской среде стали задумываться о мерах, благодаря которым помещичьи экономии могли бы занять ведущие позиции в земледелии и животноводстве, увеличить товарную долю сельских продуктов и тем самым поднять доходность имений»^[735].

В связи с этим необходимо отметить, что современные русисты, в отличие от либеральной публицистики второй половины XIX века и советской историографии, именно помещичьему хозяйству отводят роль экономического «агента», втягивавшего страну в мировую систему. Соответственно, крепостничество рассматривается не как всего лишь тормоз на пути к капитализму, а как ключевой элемент всего модернизационного петербургского «проекта», экономическая основа российского «западничества»^[736]. Так называемое второе закрепощение воспринимается не просто как «феодальная реакция» или возврат в прошлое. Речь должна идти о совершенно новых формах аграрной организации и принуждения^[737], которые не исчерпали себя полностью до 1861 года включительно и были ликвидированы сверху, а не в силу внутреннего разложения^[738].