Помни мой голос

Всю дорогу Берта трещала без умолку и прерывала свой монолог лишь для того, чтобы основательно приложиться к оловянной, обтянутой кожей фляжке, клянясь, что в той вода. «По всей видимости, огненная», – усмехался про себя Макс. К счастью, август стоял теплый и солнечный, и Макс, не опасаясь, что Берта раскапризничается, жалуясь на сквозняк, опустил окно. Но даже с открытым окном горло его першило от удушливого смрада, и каждый глоток воздуха давался ему с огромным трудом.

– В нашем семействе много занятных личностей, – разглагольствовала Берта.

Они выехали за пределы Лондона и мчались по автостраде. Макс пропускал слова престарелой родственницы мимо ушей. Всеми забытые предки, увлекавшие Берту, его совершенно не интересовали. Его воображение будоражили только Руперт и Флоренс Даш. Он предпочел бы слушать радио или музыку в плеере, но Берта не унималась. Давно замкнувшаяся в одиночестве, она соскучилась по компании и не могла отказать себе в удовольствии как следует выговориться. Деваться Максу было некуда, разве что выскочить на заправочной станции, и старушка, до сих пор общавшаяся только с собакой, не устояла перед соблазном излить ему душу. Тоби, на зависть Макса, заснул, не успели они отъехать от тротуара, и Берта с горящими глазами приступила к семейной саге.

– Начну, пожалуй, с незапамятных времен, – распалилась она. – С 1845 года и Герберта Кларенса Винсента Клэрмонта…

Берта обстоятельно перечислила каждого родственника, подарившего свое имя генеалогическому древу. Когда они въехали в залив Гулливера, Макса трясло от усталости и раздражения. Тараторившая почти без остановок Берта в эпохальной истории Клэрмонтов – Дашей едва-едва добралась до начала двадцатого столетия!

– Хорошо, что нам еще в Лондон обратно пилить, – прохрипела Берта, озирая распахнутые ворота Педреван-парка. – Успею тебе все досказать. Эй, не гони прямо к дому, сверни на перекрестке налево.

Макс оживился. Все его чувства пришли в волнение. Наконец-то он получил доступ в заветный особняк, который прежде разглядывал с Робин лишь сквозь прореху в живой изгороди. Ему захотелось немедленно позвонить Робин, сообщить ей, что он рядом, в заливе Гулливера, и условиться о встрече. При мысли о Робин лицо его озарилось счастьем. Но оно тут же погасло, стоило уязвленной гордости напомнить, что Робин его отвергла. Наверное, лучше не ворошить прошлое, подумал он. Робин не звонила ему четыре года. Яснее ясного, что она не хочет его видеть.

Около трех часов дня они подъехали к одному из коттеджей Педреван-парка – белому домику с соломенной крышей, большим садом и высокой буковой изгородью. Тоби выпрыгнул из машины и задрал лапку у колеса. Макс выбрался из салона и с наслаждением вдохнул ароматы соснового леса и свежескошенной травы, вялившейся на солнце. Тоби залаял, дверь коттеджа отворилась, и на крыльцо вышла пожилая седовласая женщина с короткой, до плеч, стрижкой и ясными голубыми глазами.

– Рада познакомиться. – Синтия бодро тряхнула руку Макса. – Спасибо, что привез Берту из Лондона. Я очень тебе признательна.

Синтия, как и Берта, говорила на «королевском английском»: раздельно и четко, красиво артикулируя слова и правильно расставляя акценты. Она обернулась к двоюродной сестре и распахнула объятия.

– Берта! Давно не виделись!

Старушки расцеловались.

– А ты нисколько не изменилась, – заявила Берта, с восхищением оглядывая кузину.

– Ну что ты, я потолстела.

– Ах, кто бы говорил! Потолстела она! Кто потолстел, так это я. Правда, я уже полвека не слежу за своим весом. – Берта с одышкой хихикнула.

– Входите, прошу вас, – пригласила их в дом Синтия. – Полагаю, вы голодны. Но что мне делать с собакой, Берта?

– Да пусть носится где ему вздумается. Вольные просторы для него в новинку.

– А он не убежит?

– Никоим образом. Этот трусишка от меня ни на шаг не отходит. Знает, кто его кормит.

– Ну и отлично. – Синтия улыбнулась и закрыла дверь.

Оставив саквояж Берты и свой рюкзак в холле, Макс проследовал за Синтией в сад. В саду, возле арочной шпалеры, увитой фиолетовой глицинией, Синтия накрыла стол. Запоздавших к обеду путников ждали огромные миски с пастой и салатом и кувшин воды. Центр стола украшала ваза с розами. Синтия вынесла бутылку вина, и Берта охотно подставила под бутылку бокал. Макс отказался от спиртного и довольствовался водой. День выдался жаркий, и его мучила жажда. Обменявшись положенными любезностями, сестры ударились в воспоминания.

– Прошлое оживает на страницах моей книги, – патетически воскликнула Берта, – и мне не терпится узнать, что произошло со всеми нами. Жаль, я потеряла связь со многими родственниками.

– Действительно жаль, – кивнула Синтия. – А помнишь, как мы дружили когда-то? Как в Педреване было не продохнуть от теть, дядьев, сестер и братьев. Теперь же он опустел, и только Обри сиротливо скитается по его коридорам. Время от времени его навещают дети и внуки, но и они не в силах вдохнуть жизнь в этот склеп. От былого веселья не осталось и следа.

Макс слушал и налегал на пасту. Надо же, как он проголодался!