Помни мой голос

– О, моя семья – чертовски дружелюбные люди. Вся семья, без исключений. Аж тошнит, – язвительно процедил Руперт, глотая сигаретный дым. – Такое впечатление, словно они что-то пытаются доказать.

– Что, например? – изумилась Флоренс.

– Да откуда мне знать? Ну, то, что они выдающиеся.

– Ведь ты один из них, тоже Даш.

– Но во мне нет ничего выдающегося.

– Это не так.

– Я белая ворона, Флосси.

– Ты – старший сын, наследник. Самый главный ребенок в семье.

Руперт расхохотался.

– Какое великое достижение – родиться первым! Верно, я Даш, но я другой. Не умею играть в теннис и не особо жалую людей.

Флоренс сочувственно хмыкнула: бедный, обиженный на весь мир Руперт. Он сам загнал себя в угол, замкнулся в холодном отчаянии и желании сохранить свою непохожесть и больше всех от этого пострадал.

– Поверить не могу, что ты не жалуешь людей. Ты, завсегдатай вечеринок! Нельзя же веселиться в одиночку.

Руперт вздохнул, словно разговор утомил его.

– Это все – спектакль, Флосси. Попытка приспособиться, быть как все. А что еще остается таким, как я? Нельзя все время плыть против течения – надорвешься. Лучше отдаться на волю волн – пусть несут тебя вдаль. Чем, собственно, я и занимаюсь. Отдаюсь на волю волн.

«Так вот он какой, – подумала Флоренс, позабыв про свой страх перед Рупертом. – Потерянный и несчастный».

– А что ты хотел бы делать? – тихо спросила она.

– Снимать жизнь во всей ее красе. – Руперт поднял фотоаппарат.

– Прекрасная камера, – улыбнулась Флоренс.

– Рад, что тебе нравится. Это «лейка». Бесценное мое сокровище.

Он посмотрел в объектив и навел камеру на изобильную россыпь лютиков, вольно разросшихся среди одуванчиков в высокой траве.

– Я мечтаю о тишине и спокойствии, о коттедже посреди поля с лютиками, о безмятежных днях, проводимых в чтении книг Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.

– И это говорит наследник Педреван-парка! – рассмеялась Флоренс.

– Знаю, знаю. Паскудная жизнь. Прости… – Руперт ухмыльнулся. – Недостойно ругаться при юной леди.

– Да какая я леди?

– Не такая, как прочие, верно, – сощурился Руперт. – Ты неистовая и отчаянная. Большинство мужчин сочтут тебя чересчур вызывающей. Ты ведь это понимаешь, а, Флосси? Большинство мужчин боятся смелых женщин.

Флоренс смутилась. Если в словах Руперта кроется зерно истины, то что тогда думает о ней Обри? Он также находит ее чересчур вызывающей? Особенно по сравнению с Элиз, в которой ничего вызывающего нет и в помине?

– Мне кажется, ты ошибаешься, – сказала она с робкой надеждой.

– Ты уверена в себе, Флосси. У тебя твердые, независимые взгляды. Полагаю, твои учителя немало от тебя претерпели.

– Делала что могла, – хихикнула Флоренс.

– И ты собираешься стать великой актрисой.

– Если когда-нибудь попаду на сцену.

– Зачем тебе сцена? Мир – это театр. Жизнь – сплошные трагедии. Хочешь – разыграй в ней свою собственную.

– Мне больше нравится выступать на сцене, играть разные роли. Мне нужны публика, аплодисменты. – Хохот Руперта только придал ей сил, и она продолжила: – Мне нужны занавес, огни рампы и тишина, охватывающая зрительный зал, когда начинается пьеса. Я хочу меняться, быть кем-то другим. Всегда и везде быть только собой – это так скучно.

– Думаю, ты в силах добиться всего, чего только захочешь, Флосси.

Руперт нацелил на нее камеру и спустил затвор. Флоренс резко отвернулась и уставилась на море.

– Прежде мне надо уломать дедушку, – призналась она, скрывая неловкость, сковавшую ее, когда Руперт щелкнул фотоаппаратом. – Он уверен, что работа в театре подходит для… хм… не отягощенных моралью девушек.

– То есть для проституток? – вздернул бровь Руперт.

– Дедушка называет их «легкодоступными женщинами», – засмеялась Флоренс, и Руперт снова нажал на затвор «лейки».

– Превосходно, – пробормотал он, сделав еще один снимок. – Значит, твой путь к мечте выстлан отнюдь не розами. Но у тебя железный характер, ты своего добьешься.

– Ты прав. Без боя я не сдамся.

– Уверен, ты всегда получаешь желаемое.

– Стараюсь изо всех сил. Правда, удача не всегда на моей стороне.

– Вспомни, как ты расправилась с Обри на теннисном корте. Вот это я понимаю – воля к победе.

– На самом деле матч выиграл Джон, я же просто отбила удар.

– Джона забудут, а твой удар войдет в историю.

– Обри проиграл достойно. Не упал духом, – улыбнулась Флоренс.

При имени Обри лицо ее озарилось, точно его пронзило солнечным светом.

– Но он редко проигрывает. Проигрыш для него в новинку, – сухо бросил Руперт.

– Неужели ты не любишь своего брата, Руперт?

– Конечно, я его люблю, сильно люблю. Кровь – не вода, сама понимаешь. Но я всего добиваюсь тяжелейшим трудом, а Обри порхает по жизни с легкостью мотылька. Меня это раздражает. Для Обри не существует препятствий, у него все получается как бы шутя. Его все любят. Им все очарованы: и женщины, и мужчины. Его неотразимого шарма хватило бы на десятерых. Людей так и влечет к нему.

– Он унаследовал обаяние ваших родителей.

Лицо Руперта мучительно исказилось.

– Ты тоже превозносишь его до небес, Флосси?

– Никого я до небес не превозношу. Непорочен один лишь Господь, мы же все несовершенны.