Помни мой голос

Сплетя руки, Робин и Даниэль удалились, и Макс проводил их завистливым взглядом: посчастливилось же Даниэлю найти такую удивительную девушку, как Робин! Он вздохнул и уставился на реку.

* * *

Вернувшись в Лондон, Макс обосновался в Бейсуотере, в скромной квартирке своей сестры Лив, согласившейся приютить его на пару месяцев. Понимая, что встречи с Элизабет не избежать: надо было забрать оставшиеся вещи и обручальное кольцо прабабушки, Макс всеми правдами и неправдами оттягивал миг свидания. Ему было неловко за то, что он натворил. А еще ему предстояло найти работу, хотя он понятия не имел, ни где ее искать, ни чем ему хочется заниматься. И тогда, погребенный под ворохом забот, он решил: будь что будет; бросил тревожиться о будущем и целиком положился на судьбу. Немного обустроился на новом месте и занялся разгадкой повторяющегося сна-кошмара.

Вот если бы в анналах семейных хроник ему удалось обнаружить родственника, который сражался на полях Второй мировой войны и участвовал в бою, где были задействованы военно-воздушные силы, парашютисты и планеры, это очень помогло бы его расследованию.

В первые же выходные после приезда в Великобританию он завел свой красный «альфа ромео спайдер» и помчался в Хэмпшир, погостить у родителей. Игравший в волосах ветер и светившее в лицо солнце наполнили его животворной радостью. Он вспомнил, как мать рассказывала о помешанной на генеалогии двоюродной сестре дедушки, создававшей семейное древо. В то время он пропустил слова матери мимо ушей, теперь же гадал, завершила ли дедушкина кузина свой нелегкий труд и сохранилась ли у матери копия генеалогического древа, которую он мог бы изучить.

Детство и юность Макса прошли на окраине Альресфорда, в маленьком, барочного стиля особняке, который Джордж и Кэтрин Шелбурн приобрели незадолго до рождения сына, и всю дорогу до Хэмпшира Макса не покидало теплое чувство возвращения на родину. Апрель только начался, и едва-едва проклюнувшиеся листики создавали иллюзию нежно-зеленого марева, плывущего над ветвями деревьев и кустарников. Распустившиеся нарциссы трубили о приходе весны желтыми, налитыми солнцем, пухлыми конусовидными коронками. Напоенный жаром и светом воздух звенел от птичьих трелей, и очнувшаяся от зимней спячки природа с восторгом приветствовала наступление ясных и долгих весенних дней.

Припарковавшись, Макс вбежал в дом и закричал:

– Эй! Где вы?

Через секунду из кухни в сопровождении трех мелких шавок, оживленных, словно подружки невесты, показалась Кэтрин.

– Сынок! – воскликнула она, бросаясь в объятия сына. – Как же я рада тебя видеть!

Она отстранилась, тяжко вздохнула и участливо посмотрела на высоченного Макса.

– Не сладко тебе пришлось, верно?

– Верно. Чуть руки не опустил, ну да Южная Африка меня излечила, – улыбнулся он, заглядывая в обеспокоенное лицо матери.

– Надеюсь, с Элизабет все хорошо. Что уж греха таить, я никогда ее особо не любила, но и зла ей не желала. Ужасно, когда тебя бросают перед самой свадьбой. На твоем месте я бросила бы ее раньше, но дело твое. Незачем бередить старые раны. Что было, то прошло. Давай лучше кофейку выпьем. Твой отец возится в саду, а я пеку фруктовый пирог. Надеюсь, не откажешься? Твой отец уже слюни пускает. Прелестный сегодня денек, согласен? Просто прелестный.

Охраняемая собаками мать повела Макса в кухню. Он догадывался, что ее необычная словоохотливость вызвана тревогой и беспокойством: страшно представить, что ей пришлось пережить, когда слухи о его бесчестном поступке разнеслись по всему Хэмпширу. Бедная мама наверняка сгорала со стыда из-за своего непутевого сына.

Пока Кэтрин заваривала в кофе, Макс, примостившись на кухонном островке, услаждал ее слух африканскими историями.

– Чудесно, – ахала Кэтрин. – Именно этого тебе и недоставало.

– Прости, что втянул вас в это, – повинился Макс. – Я не сообразил, что на вас обрушится шквал вопросов. Не представлял, как мое поведение отразится на вашей с папой жизни.

– Брось. Лучше уж так, чем осознать ошибку, стоя у алтаря. Знала я одну девушку: она поняла, что совершила непоправимую глупость, когда произнесла клятву в любви и верности. Но было уже поздно. Только представь себе! А ты поступил правильно. Я так всем и отвечаю: вам с Элизабет выпала несладкая доля, но жизнь все расставит по местам. Ибо все, что ни делается, – к лучшему. Это уж точно.

Макс криво усмехнулся. В детстве мать любила обратиться к житейской мудрости.

– Мам, а ты помнишь двоюродную сестру деда, которая составляла наше семейное древо?

– Кто же не помнит Берту Клэрмонт?!

– А она его составила?

– Разумеется. Впрочем, я в этот вопрос не вникала. Я не особо интересуюсь предками твоего отца. Для меня гораздо занимательнее живые люди.

– Я хотел бы взглянуть на ее работу.

– С чего вдруг? Впрочем, у меня где-то затесалась копия созданной ею родословной. В гостиной лежала… И куда я ее сунула? Наверное, в комод! Если хочешь, я поищу.

– Да, спасибо.

На пороге кухни мелькнула тень. Макс обернулся и увидел отца.