Помни мой голос

За поражение в «Гранд-отеле» в Истборне Флоренс с лихвой отыгралась в «Савое», где ее триумфальное появление не осталось незамеченным и вызвало у окружающих море восторга. Руперт встретил ее у служебного входа и был немного разочарован, увидев ее в пальто. Он попытался уговорить ее снять пальто и предстать во всем великолепии, но Флоренс не поддалась. Во-первых, она не хотела портить ему впечатление, демонстрируя платье в унылом закоулке позади театра, а во-вторых, боялась околеть от холода: сухой морозный воздух пробирал до костей. Она заставила Руперта изнемогать от любопытства до самого отеля и только в спасительной теплоте фойе позволила раздеть себя. Оно того стоило. Руперт застыл, потрясенный, и глаза его разгорелись от удовольствия и страстного желания. Флоренс, почувствовав себя чуть ли не кинодивой, затрепетала.

– Ясно, почему мисс Рандалл его запретила, – хмыкнул Руперт, беззастенчиво оглядывая ее пышные формы. – Ты просто коварная обольстительница, Флосси. Как тут удержаться и не зацеловать тебя с головы до пят?!

Флоренс расхохоталась. Руперт взял ее под локоть и торжественно ввел в обеденный зал.

Всю ночь они болтали и танцевали под чарующие звуки прославленного оркестра Кэрролла Гиббонса. Та ночь стала поворотной для Флоренс: наконец до нее дошли слова Руперта, и она поняла, что тоже знает его глубоко и бесконечно, с самого рождения, как он и говорил.

Рождество Флоренс праздновала в заливе Гулливера вместе с матерью, Уинифред, бабушкой, дедушкой и дядей Реймондом. Они наперебой расспрашивали ее о Школе драматического искусства, захватывающей жизни в Лондоне и, разумеется, о Руперте.

– Что там за слухи ходят о тебе и Обри Даше? – спросил дедушка Генри в рождественский сочельник, когда семейство уселось вокруг обеденного стола.

Флоренс воззрилась на Уинифред. Та удивленно вздернула брови, положила на стол нож и вилку и выжидательно замерла.

– Не о Флоренс и Обри, дедуль, а о Флоренс и Руперте.

– Как это не о Флоренс и Обри? – Дедушка смущенно посмотрел на жену. – Мне кажется, ты упоминала Обри, Джоан.

– Нет, Генри, я упоминала Руперта.

– Господи боже, он, конечно, несносный мальчишка, но как-никак наследник Педревана.

– К тому же красавчик, – улыбнулась Маргарет.

Теперь за Флоренс можно было не беспокоиться. Флоренс вполне могла бы влюбиться и в какого-нибудь проходимца, но она влюбилась в Руперта. А Руперт был подходящей партией.

– Подумать только, как оно все обернулось. – Дядя Реймонд озорно улыбнулся и многозначительно подмигнул племяннице.

– Ну-с, а чем он занимается помимо того, что водит тебя на танцы в «Савой»? – усмехнулся дедушка Генри.

– Работает в брокерской конторе и ненавидит ее всеми фибрами души.

– Неплохо, неплохо, – одобрительно качнул головой дедушка. – Всякий опыт полезен. Ничто не пропадает даром.

– А где Обри? В «Сандхерсте»? – спросила Джоан.

– В «Сандхерсте», – ответила Уинифред, – и, должна сказать, немного обижен на Флоренс. Надо же, какое у нее непостоянное сердце.

Уинифред кинула на сестренку пронзительный взгляд.

– Да он и понятия не имел, что нравился мне, – фыркнула Флоренс.

– Имел, имел, не обольщайся, – закатила глаза Уинифред. – Все имели.

«Все, за исключением Руперта», – подумала Флоренс.

* * *

В Рождество обитатели залива Гулливера традиционно посещали церковь. Мерцали свечи, стены украшали венки остролиста, посреди, в стеклянных шариках и мишуре, стояла елка. В воздухе пахло горячим воском, смолой и ладаном. Прихожане перебрасывались шутками, пока преподобный Миллар, властитель дум и сердец, не всходил на амвон. Он приветственно вздевал руки и начинал рождественскую проповедь.

Флоренс, пришедшая в церковь вместе с родными, елозила на скамье и не отрывала глаз от скамьи по другую сторону прохода, где в модных пальто, изысканных мехах и праздничных шляпах сидели восхитительные Даши. Селия красовалась в алой шляпе с задорным ярким пером от самой Мадам Агнес – последнем писке парижской моды. Синтия – в щегольском шерстяном берете. По традиции Дашей сопровождала толпа бабушек и дедушек, теть и дядьев, двоюродных сестер и братьев. Создавалось впечатление, что церковь заполнена исключительно семейным кланом Даш – многочисленным и оттого могущественным и влиятельным.

Слова викария не достигали слуха Флоренс: все ее внимание было сосредоточено исключительно на Руперте. А он время от времени оборачивался и кривил губы в еле заметной улыбке. На сей раз локоть Уинифред не тревожил бок Флоренс. Родные давно поняли, что чем больше они ее дисциплинируют, тем свободнее ведет себя Флоренс, и оставили ее в покое. Взметнулись в купол голоса певчих, исполнявших рождественские гимны, и напоенная любовью душа Флоренс понеслась вдогонку за ними.