Помни мой голос

Она потянулась к пуговицам на его рубашке, но неуклюжие пальцы не слушались, путаясь в петлях, и тогда Руперт рывком стянул рубашку через голову и швырнул на пол. Прижал к себе Флоренс и страстно поцеловал. Смех застыл на ее губах, низ живота опалило огнем. Нетерпеливо переступив через брюки, Руперт схватил Флоренс в охапку и поволок к большущей кровати. Они упали на простыни и потерялись во времени и пространстве – щека к щеке, сердце к сердцу. Они растворились друг в друге на чердаке сказочного убежища корнуолльской долины. Они любили друг друга, позабыв о войне и своем долге перед отчизной, ибо единственное, что сейчас имело значение, – это их чудесное, головокружительное превращение в жену и мужа.

Блаженство их длилось недолго. Руперт вернулся в часть, чтобы принять командование взводом второго батальона линейного пехотного полка, а Флоренс уехала в госпиталь «Танбридж-Уэллс» и приступила к работе. Будь их воля, они ни за что не расстались бы, но война диктовала свои условия, и ее приказы не обсуждались. «А вот когда война кончится, – утешала себя Флоренс, – наша семейная жизнь с Рупертом войдет в нормальную колею».

К ее огорчению, в госпитале «Кент и Сассекс» царил хаос. В палатах лежали солдаты, получившие ранения в битве за Дюнкерк, и у измотанных медсестер не было времени посвящать Флоренс в тайны ее ремесла: ей все пришлось постигать методом проб и ошибок. Первые несколько недель она провела в санитарной комнате, стирая окровавленные бинты и дезинфицируя подкладные судна и мочеприемники. Бинтов не хватало, и Флоренс старалась поддерживать их в рабочем состоянии всеми доступными ей средствами. В палатах мучились и кричали от боли тридцать, а то и сорок человек, и эта мрачная картина страданий ужасала Флоренс, никогда ранее не переступавшей порога больницы и с отвращением глядевшей на кровь. Но самое страшное ждало ее на последнем этаже, в ожоговом отделении, где для лечения раненых применяли дубильную кислоту. Впервые зайдя в палату, Флоренс чуть не лишилась чувств, увидев почерневшие конечности на белых одеялах и чудовищно гноящиеся лица на белоснежных подушках. Зловещая тишина оглушила ее. Ожоговое отделение напоминало морг, а не больничный покой, и Флоренс при первой же возможности и с невыразимым облегчением сбежала оттуда. Потом ее долго изъедала совесть: как она посмела брезгливо отвернуться от этих бедняг, испытывавших нечеловеческие муки? Укоряя себя, она мысленно взывала за помощью к Руперту – ей так не хватало его в эти тяжелые мгновения.

Через месяц ее перевели на постоянное место работы в городок Кентербери, окруженный четырьмя авиабазами: Биггин-Хилл, Детлинг, Хокиндж и Манстон. Массированное воздушное наступление на Британию началось 13 августа с бомбежки аэродрома в Истчерче. Запрокинув голову, Флоренс наблюдала, как маленькие серебристые точки, словно церемониальные танцоры, ловко маневрируя, кружат в небе. Однако клубы дыма, объятые пламенем самолеты и парашюты, доставлявшие на землю изуродованные и обожженные тела, ежеминутно напоминали ей, что это не танец, а смертоносная война пятнает гарью синеву мирного неба.

Иногда Флоренс запрыгивала в автомобиль и мчалась подбирать сбитых летчиков. И никто не мог заранее предугадать, кого она сегодня спасет: врага или друга. Однажды карета скорой помощи остановилась посреди поля, и Флоренс ринулась по траве к вороху скомканного шелка. Она рванула ткань, и два бездонно-голубых глаза с благодарностью уставились на нее.

– Я попал в рай? – болезненно застонал молодой англичанин. – Ты фата-моргана или же ангел?

Флоренс, чье сердце разрывалось от жалости и сострадания, с одинаковой заботой относилась и к союзникам, и к противникам, постоянно держа в уме, что для кого-то Руперт может оказаться либо тем, либо другим. Она свято верила, что если будет нежна со всеми ранеными без разбора, то какая-нибудь сердобольная женщина по другую сторону Ла-Манша не откажет в помощи и Руперту, доведись ему сражаться в Европе и попасть в руки неприятеля.

Флоренс понимала, что играет с огнем, но старалась не думать об этом. Гоня прочь гнетущие мысли, она переносилась в будущее, представляя, как они с Рупертом будут валяться на пледе на лугу в Педреван-парке и смотреть на резвящихся в траве сынишек и дочек. Она очень надеялась, что, воображая их с Рупертом счастье, она тем самым постепенно воплощает его в реальность. А смерть не дремала и подстерегала ее на каждом шагу. При воздушном налете на Кентербери под бомбами погибли две медсестры, соратницы Флоренс. Флоренс и безутешно скорбела о покинувших этот мир, и страшилась за собственную жизнь. Ничем не выдавая себя днем, как и подобало истинной англичанке, ночью она стенала от горя и, уткнувшись в подушку, обливалась слезами по Руперту.