Помни мой голос

Однажды утром Флоренс катила на велосипеде по безлюдной тропинке, восторгаясь английскими деревенскими просторами и зонтичным дягилем на живых изгородях. Над ее головой пролетел самолет. Действуя по инструкции, Флоренс натянула каску и продолжала беззаботно крутить педали. О том, что жизнь ее повисла на волоске, она и не подозревала: уж сколько раз она проезжала по этой тропинке – не сосчитать, и всегда самолеты проносились мимо. Воскресив в памяти образ Руперта, она мысленно залюбовалась его лицом. Вдруг позади нее в землю ударила пулеметная очередь. Треск пулемета оглушил ее, у заднего колеса велосипеда взвихрился фонтанчик пыли. «Да он же стреляет в меня!» – озарило Флоренс. Суматошно развернув руль, она въехала в канаву и завалилась в траву. В нескольких дюймах от ее лица просвистели пули. Самолет скрылся. Ошеломленно потирая разбитые коленки, Флоренс вскарабкалась на велосипед и помчалась к госпиталю, кидая на небо панические взгляды: вдруг летчик вернется, чтобы прикончить ее? Только во дворе госпиталя, окруженная встревоженными соратницами, она дала волю чувствам и разревелась.

С Рупертом Флоренс старалась увидеться при каждом удобном случае. Разведенные по разным уголкам страны, они договорились встречаться посередине, в Лондоне. На вокзале Кентербери Флоренс садилась в поезд и несколько часов тряслась в вагоне, освещенном тусклой голубоватой лампочкой. Окна в вагоне были закрашены черной краской. Предвосхищение встречи наполняло Флоренс радостью, но встреча пролетала как одно мгновение, и радость сменялась отчаянием: не успев насладиться друг другом, Флоренс и Руперт расставались и возвращались к местам службы. Дорога в Лондон длилась дольше, чем их свидания! Узнав, что полк Руперта вот-вот отошлют за море, Флоренс чуть не умерла от горя. Воспоминания о раненых, страдающих на больничных койках, всколыхнули в ней глубоко запрятанный страх, который она до сих пор старательно держала в узде: страх, что Руперта ранят или, хуже того, убьют. Теперь этот страх вырвался на свободу и ледяной рукой сдавил ее сердце. И тогда она взмолилась Богу, ибо только Бог мог спасти Руперта.

По правилам безопасности Руперту запрещалось раскрывать Флоренс место своей дислокации. Вся Англия пестрела плакатами «Болтун – находка для шпиона», и люди всерьез относились к подобным предупреждениям: каждая английская семья отдала фронту сына, отца, брата или друга, и все понимали, к каким необратимым последствиям может привести разглашение секретной информации. Письма Руперта подвергались цензуре. Даты безжалостно вымарывались, некоторые предложения полностью зачеркивались. Флоренс не знала, куда перебросили Руперта, хотя в его словах, ускользнувших от внимания цензоров, содержались прозрачные намеки.

На море качка, и утренняя зарядка превратилась в балаган. Я сделал парочку невообразимых кульбитов и до слез рассмешил рядовых. Рядовые быстро нашли общий язык и сбились в тесную кучку. Для них это, конечно, хорошо, а вот для остальных – не очень. Трудно быть «отцом солдатам», очень трудно… Прошлой ночью, когда все улеглись, я три часа нес караульную вахту, чтобы никому не вздумалось проснуться и втихаря покурить. Я присел на носу корабля, и меня осенило: подумать только, я впервые в жизни остался один.

Сердце Флоренс щемило от жалости к Руперту. Его, завзятого мизантропа, забросили в самую гущу людей! А ведь Руперт мечтал об ином: о коттедже посреди поля с лютиками и безмятежных днях, проводимых в чтении книг Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. «Пусть только окончится война, – думала Флоренс, – и мы поселимся в уютном домике на берегу моря и будем валяться среди лютиков, обмениваясь цитатами из “Великого Гэтсби”». Она прочла подаренную Рупертом бесценную книгу и жаждала поделиться с ним впечатлениями.

Позднее, в 1942 году, она получила от Руперта письмо из пустыни.