Помни мой голос

В декабре 1943 года Руперт вернулся в Англию. Флоренс тогда работала медсестрой в Сассексе, в особняке Суонборо, историческом памятнике двенадцатого века, реквизированном армией под госпиталь. Испросив отпуск по семейным обстоятельствам, она, не теряя ни минуты, вскочила в поезд и отправилась в сельскую глухомань Восточного Мидленда – там, в графстве Ратленд, в городке Окем, незаметно для посторонних глаз расположился парашютно-десантный полк прославленного Десятого батальона, более известного как «Десяточка». Сойдя с поезда, она сразу увидела своего обожаемого и несравненного Руперта. В шинели и форменном берете, он мерил платформу нетерпеливыми шагами. Из глаз Флоренс брызнули слезы, заструились, мутя взор, по щекам, и она, отшвырнув чемодан, устремилась к возлюбленному и бросилась в его объятия. Поднялся ветер и занес их искрящимся снегом.

Друзья дедушки Генри, жившие на задворках Окема, приютили Флоренс у себя. Их поместье, на высоких чердачных балках которого прижились совы, окружали развесистые дубы. Руперт нес дежурство на базе и забегал к жене только урывками, поэтому виделись они нечасто. Добрые старики хозяева им не докучали и, чтобы они могли побыть наедине, предоставили в их распоряжение весь верхний этаж. Изнывавшие от долгой разлуки Руперт и Флоренс заново открыли для себя восторги наслаждения и заново обрели друг друга.

– Я не могу без тебя, Руперт, – застонала Флоренс, уткнувшись носом в шею мужа.

Руперт притянул ее и поцеловал в макушку.

– Научись смотреть вдаль, Флосси. Не отрывай глаз от горизонта. Представь, что ты – кораблик, плывущий к земле обетованной. Приглядись – и ты увидишь ее манящий свет там, где зыбкая голубая полоска моря сливается с небом. Там наш дом, Флосси. Твой и мой. Даже если судьба разбросает нас по противоположным уголкам мира, мы взойдем на наши корабли, поплывем к этой земле и обязательно встретимся вновь. Главное – не упускай ее из виду, Флосси, потому что она – твой маяк, твоя звезда морехода.

– Но эта земля так далеко, – вздохнула Флоренс. – Она – лишь крошечная точка на горизонте, а море такое бескрайнее.

– Чему быть, того не миновать, моя дорогая, – назидательно произнес Руперт. – На свете всякое случается: и хорошее, и дурное. Но война рано или поздно закончится, а мы, Бог даст, выживем, и вот тогда, вот тогда нас ждут упоительные времена. Мы с тобой нарожаем кучу детишек, и они будут такими же отвратительно прекраснодушными, как Обри, Синтия и Джулиан. Впрочем, надеюсь, среди них затешется парочка мелких негодников, которые теннисной ракетке предпочтут валяние в тени и чтение книжек. – Руперт хихикнул, и глаза Флоренс наполнились слезами. – Иногда мы будем цапаться с тобой как кошка с собакой. Особенно когда ты станешь выпрашивать у меня разрешение устроить званый ужин. Я откажу тебе, ты надуешься, но вскоре простишь меня, и мы помиримся. И наше примирение будет сладчайшим на свете. И никуда ты не денешься, обязательно мне уступишь. Уж такая ты есть, сама доброта.

Руперт погладил ее по голове.

– Ах, Руперт, без твоего согласия я никого не приглашу на ужин.

Он рассмеялся.

– Ловлю на слове.

Флоренс приподняла голову и нежно посмотрела на мужа. Лицо ее осветилось любовью.

– Ну ты и проныра! Сколько детей ты хочешь, а?

– Пятеро. Пять маленьких негодников. – Он схватил ее и перекатил на спину. В глазах его зажглась страсть. – Может, сварганим одного? Зачем зря время терять? Оно ведь не ждет!

Пришла пора расстаться, и Флоренс в невыносимой тоске вернулась в госпиталь. Вскоре, однако, настроение ее улучшилось: она поняла, что носит под сердцем одного из маленьких негодников Руперта, и воспарила от счастья. Опасаясь, как бы тяжелая работа Флоренс не сказалась пагубно на здоровье ребенка, Руперт, дернув за все доступные ему ниточки, выхлопотал для жены увольнение в запас. Ниточки оказались на удивление действенными, и, к радости Флоренс, ее отстранили от выполнения обязанностей и разрешили покинуть госпиталь.

Как-то, дорабатывая последние дни, Флоренс помогала санитарке раскладывать по тарелкам еду и весело тараторила о Руперте и беременности. По утрам ее тошнило, по вечерам мучила ломота во всем теле.

– Когда лежишь, ноги клади повыше, Фло, – наставляла ее санитарка, – иначе лодыжки отекут и…

Ее прервал пронзительный визг. Флоренс в панике обернулась. На нее, зажав в кулаке хлебный нож, неслась медсестра. Глаза ее застила ярость, лицо перекосилось от убийственной ненависти. Флоренс задеревенела, санитарка же оказалась ловчее: кинувшись наперерез нападавшей, она ударила ее по руке, и нож, едва коснувшись живота Флоренс, отлетел прочь. Подоспела еще одна медсестра, злодейку скрутили и сбили с ног. Поваленная на пол, она сжалась в калачик и истерически запричитала.