Помни мой голос

Похолодев, Макс в изумлении уставился на квадратик с именем. В битве за Арнем, военно-воздушной операции союзников, участвовали и парашютисты, и планеры – точь-в-точь как в его сне! Макс не на шутку разволновался. Его охватило возбуждение, кровь стремительно побежала по венам. «Спокойно, – приструнил он себя. – Возможно, это чистой воды случайность. Умерь свой пыл, чтобы не разочароваться в дальнейшем». Если его сон – действительно воспоминание о прошлой жизни, тогда он, надо полагать, – воплощение Руперта Даша. Но не слишком ли просто? Какова вероятность такого перерождения? А вдруг его сон – просто сон, ничего более? Если реинкарнация не миф, то Руперт Даш мог перевоплотиться в кого угодно. Один шанс на миллион, что Руперт Даш перевоплотился именно в него, Макса! Перед внутренним взором Макса всплыло лицо Элизабет: бывшая невеста покатывалась от хохота. Произойди это наяву, у Макса язык не повернулся бы ее осуждать, настолько нелепыми казались ему собственные рассуждения. И все же интуиция настойчиво твердила ему, что случайностей не случается, что его повторяющийся сон – ключ к разгадке, что сама судьба свела его с Ольгой и что эта же самая судьба поместила имя Руперта Даша на родословном древе. Неожиданно лицо Элизабет сменило улыбающееся лицо Робин, и у Макса потеплело в груди. Странно, что он вспомнил о ней именно сейчас. Робин, несомненно, уговорила бы его довериться чувствам и немного покопаться в истории семьи. В конце концов, ему нечего терять.

Макс решил навестить дедушку. Наверняка тот помнит Руперта Даша: как-никак они были близкими родственниками, к тому же ровесниками. Хартли Шелбурн, дедушка Макса по отцовской линии, и его супруга жили в ветхозаветной деревеньке в Оксфордшире, в часе езды от Хэмпшира. Чтобы не застать их врасплох, Макс позвонил и сообщил о своих намерениях. Трубку взяла бабушка Диана.

– Как это мило с твоей стороны, Макс! – воскликнула она. – Подъезжай к обеду. Вот дедушка обрадуется. Он сейчас на крыше, ищет треснувшую плитку.

– Ему нельзя лазать по крышам! – ужаснулся Макс. – У него руки трясутся.

– Вот приедешь и поучишь его уму-разуму. Меня он не слушается.

Макс сочувственно хмыкнул: дедушка никого не слушался, и внук ему был не указ.

* * *

Когда Макс подъехал к миленькому каменному коттеджу, дедушка все еще обследовал крышу, стоя на лестнице. Точнее, на двух лестницах, представлявших собой довольно хитроумную и одновременно хлипкую конструкцию. К первой лестнице, достававшей до карниза, веревкой была примотана другая лестница – она лежала на черепице на стареньких подушках и вела прямиком к коньку крыши и дымоходу. Макс выбрался из машины, глянул на это жуткое приспособление и покрылся липким потом. Дедушка Хартли в синем комбинезоне и кепке стискивал зубами ручку от ведерка с кровельным битумом и махал огромной малярной кистью, зажатой в трясущейся руке.

– Дедуль! Помощь нужна? – заорал Макс.

– Привет, Макс! – прошамкал дедушка, так как ручка от ведерка мешала ему говорить внятно. – Нет, я спущусь через минуту. Похоже, я нашел эту негодницу.

– У тебя там все хорошо?

– Лучше не бывает, внучек! – самодовольно ухмыльнулся Хартли.

Дверь коттеджа распахнулась, и на пороге появилась бабушка Диана: маленькая, пышногрудая, с ореолом седых волос и живыми глазами цвета утренней зари. На ней был цветочный передник.

– Макс, дорогой, наконец-то! Сколько лет, сколько зим! – Приподнявшись на цыпочки, бабушка чмокнула внука в щеку, затем встревоженно оглядела его с головы до ног. – Рада, что ты не раскис.

– И я рад, – хмыкнул Макс, – хотя потрясло меня изрядно. Считай, прокатился на американских горках.

– Да уж, лучше и не скажешь. Бедняжка. А исхудал как!

Диана вскинула глаза на мужа.

– Хартли! Заканчивай ты эту возню! Потом доделаешь! Спускайся и поговори с Максом, он ведь для того и приехал.

– Сейчас, сейчас. Одну секундочку.

Бабушка недовольно прищелкнула языком и скрылась в доме. Макс пошел за ней в кухню. В углу, в уютной корзинке, свернулся калачиком старенький светло-коричневый лабрадор. При появлении Макса он и ухом не повел. Макс наклонился и потрепал его по голове.

– Совсем постарел, – мягко вздохнула бабушка. – Тринадцать лет – чай, не мальчик. Лучшего друга у нас за все эти годы и не было. А теперь вот спит дни и ночи напролет. Иной раз ему и прогуляться лень.

Пес сонно зевнул, потянулся, но глаз не открыл.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Колу, если можно.

– Что бы мы там ни думали про Элизабет, – сказала Диана, открывая холодильник, – мы сочувствуем вам обоим. Чистая правда. Как Элизабет поживает?

– Не знаю, – пожал плечами Макс и уселся на стул. – Я с ней еще не виделся.

– Возможно, не стоит напоминать ей о себе какое-то время.

– Но мне нужно забрать вещи и обручальное кольцо.

– Это все подождет. Уверена: она ничего не выбросит. Она же не мстительна, верно?

– Надеюсь, что нет.

Диана протянула внуку баночку кока-колы и бокал.

– Как там говорится? «В самом аду нет фурии страшнее, чем женщина, которую отвергли»[5]…

– Этого я и боюсь.

– Она не годилась для тебя, Макс.

– Жаль, что я не понял этого раньше.