Помни о Фамагусте

Из немытого зеркала в фойе на Джалила уставилось чучело, заросшее и всклокоченное, в грязных обносках. Денег на трамвай не нашлось, не было на парикмахера, на баню «Фантазия». Может, не получил еще пенсию или всю издержал. Доплелся, взобрался, ключом отворил, с омерзением скинул на пол тряпье, голый, в желто-синих, как мороженная птица в продмаге, прожилках; на корточках сгреб и связал, сжечь на заднем дворе у бочек с водой. Когда жег, подул теплый ветер, запахло киром и ладаном. С чего бы, о. Паисия увели, для Валентины пока не приспело. И лето не скоро. Стриг ножницами, бритвой соскребал, лежал в облезлой, с мусаватских времен нечиненной ванне. Вытерся вафельным полотенцем и разгрыз сохлую, забытую на клеенке ладошку лаваша. Грудная жаба запрыгала с кочки на кочку, он пресек ее прыть дигиталисом.

…История умалчивает о последних месяцах мэтра Джалила, экс-редактора «Моллы Насреддина». По одной версии, намек на которую промелькнул в прошлой главе, он провел их в кипарисовой аллее бульвара, у бывших, не присягая новостям из газет, но потворствуя толкованиям всем своим благодушным, благожелательным видом. Согласно другой, дичился, затворничал и был тем же августом найден в квартире, через два с половиною дня после смерти, по запаху из-за двери. Дата и место кончины, имея ручательством лист милицейского протокола, совпадают в обоих вариантах.

…В то лето, как во все предыдущие и последующие, варили кир в открытых котлах, в ржавых, величиной с фамильный склеп кубах на дощатых платформах, подпертых камнями, из бурлящего месива торчала палка-мешалка. Просунуться ближе, чем метров на десять, и то было жутко, обваривало дыхание, но всегда находилось кому, в закопченной блузе и штанах оборванца, с дымным лицом возить деревяшкою в гуще пылания и орать через пар. Кир, по-астрахански, это пропитанная нефтью земля, на топливо; у нас это было другое: густейшая черная хлябь, знакомая еще вавилонянам аккадских табличек, ею, точно смолой, заливали щели и трещины, например, плоских крыш, чтоб не текли осенью и зимой, в мокрый сезон. Вот что такое кир, могучая летняя магма.

15

Мгер-Клавдий Мгоян, гладиатор, проснулся в шесть-двадцать, на час прежде обычного в воскресенье. Полз, цепляясь за кустарник, по рыхлому склону, а на вершине баран, мохнатый, с витыми рогами на злобной башке, боднул и сбросил его вниз, в крахмально-жаркое море. Выпрыгнув из постели, Мгоян отряхнулся от эпизода, но беспокойство укололо под ребро. Автор читаемых строк принадлежит к астеническому типу, часто простуживается, только что подцепил азиатскую хворь (то-то аукнется гнойным плевритом) и чужд тщеславию рассказать, что в продолжение 40-минутной гимнастики с булавами и гирями испытывало тело атлета, от роду не болевшего, не считая царапин первичного обучения. Но знаю: тревога, т. е. предощущение чувством того, во что разум верить отказывается, не отпускала, пока он метался с оружием, щурился под душем, завтракал в кухне, отделанной под загребскую корчму, — тиски, загрудинное жжение, было что-то неладное этим утром в этой совсем не спартанской квартире, пожалованной со всем содержимым в Доме бойца на проспекте Нефтяников. Анфилада промытых кислородом гостиных, тренировочных коробов, гобеленных салонов и рекреаций, всего числом девять с прибавкою зимнего сада над спальней, коих обход, целебный не осязанием собственности (Мгоян был свободен от искушений стяжательства), но справедливостью вознаграждения дара, ныне лишь раздосадовал: почему? Обдернул покрывало на кровати, влажной тряпкой прошелся в гостиной; навел зеркальный фрунт в библиотеке. Олень просунул морду в ливень волос Мелисанды и с гобелена шпалерной кротко прислушивался к маршу черных рубашек из Рима, по радиоприемнику «Телефункен» в убранной ворсистыми коврами комнате-отдыха-после-сражений, эркерные окна которой панорамировали кипучесть безлюдного покамест проспекта, — жгло и свербило, иррадиируя под лопатку, отек левой части спины: что такое? зачем? Конечно, не сердце, здоровое, проверяемое артериальной машинкой сердце солдата арены, на пике максимума, в максимуме пика, чей, если верить газетам, «алмазный зенит» — что за чушь: сердца? пика? солдата? арены? о господи, неужели, о господи. Козел, мохнатое существо, вскинул витые рога. Мгер-Клавдий Мгоян набрал по внутренней связи номер своего заместителя в Легионе и велел ему коротко — быть.