Помни о Фамагусте

Через весь город в боевом историческом снаряжении — пошлость, достойная подвигов древних, оденется, не запуская внешний вид, как по воскресеньям всегда, тщательность парадного выхода, но без акцентов и перегибов. Английского покроя из гардероба костюм, атласная жилетка под пиджачный твид и вздыблен-продолжен углом платочка карман. Булавка на галстуке сапфировой стрекозой, а кудри не залижешь брильянтином, пригладил до хруста в расческе, и прыснула пульверизаторная груша, по выскобленным хвойно щекам. В окнах комнаты отдыха виднелся оловянный и магниевый, как ежегодно в мартовскую пору, Каспий, но процессы на поверхности вод деформировались, намекая на то, что чем ближе ко дну, тем решительней новшества. Движение ряби, в крупном объеме охваченной сверху, с девятого этажа стиля мавританский ампир, казалось и было разнонаправленным, разнокачественным по составу перемещаемых масс. Обширные области крапа и рубчика шли навстречу громадным полотнам бликующих глазок-да-лапок, а миллионы павлиньих глазуний стремились к армадам буравчиков и личинок, но смешения не происходило, на самой грани слияния войска расторгались и, перестроив порядок, отползали назад, для возвратного плавания к оборванной встрече. К неожиданным переменам, первым в этом роде за три года Мгерова жительства в Доме бойца, прибавились другие, столь же разительные. Былое однородное пространство моря выделило и закрепило участки перенасыщенной соли, плавники, плеши, косы такой исключительной плотности, что тело купальщика, буде оно легло бы на них с намерением затонуть, было бы вытолкнуто, как на Соленом озере близ Негева, втихомолку заселяемого бедуинами по методу «стена и башня», изобретенному за полвека до них евреями, только вместо бревенчатой хижины в заборном кольце ставят кибитку, шатер, и что делать через полвека, когда к бедуинам перейдут иудейские земли. Я не ошибся, я, к сожалению, не ошибся, глядел он на соль, на далеко вторгшийся мол, указательный палец или раскатанный клеветою язык. Он сошел с девятого по ступеням, медный лифт обиженно сверкал наверху.

Дежуривший у подъезда воскресный водитель (в будни руль лимузина крутил шофер номер два) по воскресеньям доставлял в зоосад, к чете бегемотов, но без эксцессов гиппопотамовой свадьбы, на которую из-под полы продавали билеты, червонец за место у клетки с ревмя ревущими тушами, охотники не торговались. Оттуда в клуб нумизматов, бульвар Диадохов, 16, и в логово шахмат, к переменчивым блицам, ошибки дебютов искупаются ловкостью тактики. Венец — закрома букинистов: акварели-гравюры, стихи запрещенных поэтов, гектографированные брошюрки подполья, а на другом конце города, в Крепости (жми, братец, опаздываем) сервируется столик интимного круга на пятерых, из коих четверо, два литератора, балетный и капитан привыкли к абстиненции пятого, похлеще артиста, что, часочек соснув, тою же колесницей спешит в «Лоэнгрина», и певчие озадачены, радоваться им, огорчаться ли — публика льнет взором к Мгояну, но ведь и прибыль течет. Как протяженны были его воскресенья. Это будет не хуже, это заведет далеко. Езжай-ка, сказал он шоферу, я так погуляю, и за тридцать минут добрался до Колизея, достопримечательности квартала развлечений «Весна», на развалинах которого встали ткацкая фабрика и стадион ручных игр.

Колизей, чуть уменьшенная, по недостатку раскраденных средств, копия римского цирка, каким тот высился в чертежах, а также приснонынешнего, с отъеденными краями и запекшимся ужасом, напоминанием о подвигах в городе псевдонаследников Рима, — Колизей был разрушен на четверть. Тараны и стенобитные ядра на тросах крушили его с шести-двадцати, и стены, поставленные не без приязни к задаче, но с попранием элементарных зиждительных норм (землетрясение, раз в декаду навещавшее каспийскую низменность, так или иначе опрокинуло бы его лет через шесть), опадали, как листья. Орудовало с десяток рабочих бригад, но лишь по виду рабочих. Большинство согнанных на объект было набрано из зеленых солдат, так называемых салабонов, припаханных новобранцев-салаг и бакланов, по-арестантски бесправных, получающих 80 коп. на махорку, его набирали из ищущих грошик в семью пожилых мужиков-сверхурочников, да суетилась, изображая работу, вороватая шушера, которую пуганули посадкой. Ломать не строить, всем дело нашлось. Врезались, ухая на скрипучих ремнях, тараны-ломовики, тупо и гулко, лоб в лоб, дробили кладку ядра. Пыль настилалась белыми облаками, рисовый флот, палящий с бортов. Смежаясь, все заволакивала, как палевые тучи до неба полвека спустя на танковых испытаниях в Гоби, — что за размах, от Эритреи до бухты Патрокла и бухты Улисса на Тихом, от Йемена до занесенных песками Чингисовых троп, но Мгер-Клавдий не мог знать о более поздних планах империи, постановившей, во-первых, снести Колизей.