Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

Город, где мы с лихорадочным нетерпением дожидались отъезда, был богат и прекрасен, но мы этого не замечали. И мужу, и мне было безразлично, что Генуя — четвертый по величине город Италии, важнейший порт на Средиземном море и резиденция епископа, что улицы ее оглашаются звоном семидесяти храмов. В тот момент нас мало трогала восхитительная красота купола Сан-Лоренцо, и нам даже в голову не приходило, что несколько веков назад в этом городе родился человек, по стопам которого мы намеревались отправиться: Христофор Колумб. Нас волновало лишь одно: как можно скорее тронуться в путь. И волнения наши были умножены троекратно: дети, все трое, как по команде разболелись, подцепив, очевидно, друг от друга тяжелую ангину. Приходилось опасаться, что с такими больными детьми нас не пустят на пароход, несмотря на все наши надежные документы.

Карли, правда, пошел на поправку, но у обеих девочек все еще держалась высокая температура. Выглядели они ужасно: в лице ни кровинки, губы синие, под глазами темные круги. В день отъезда я укутала дочек потеплее, а в автобусе по дороге в порт даже загримировала их, чтобы предательская бледность не так бросалась в глаза. Никто ничего не заподозрил — ни при проверке паспортов, ни на пропускном контроле у трапа. Мы выждали, пока пароход отплыл, затем уложили больных детей в постель и вызвали судового врача.

Карли вскоре выздоровел и много времени проводил на палубе, крутясь вокруг одной американской супружеской пары. Американцы стали расспрашивать его, кто он да откуда, далеко ли держит путь. Узнав, что перед ними сын композитора Имре Кальмана, они пригласили нас к своему столу. Мужчина оказался не больше не меньше как Самнером Уэллсом — советником президента Рузвельта по внешнеполитическим вопросам, а по занимаемой должности помощником государственного секретаря. Большую часть пути мы провели вместе с Уэллсом и его супругой, и это было, пожалуй, самое приятное знакомство на пароходе. Ну и, безусловно, самое полезное.

— Мистер Уэллс, — обмолвилась я как-то раз, — вид на жительство у нас действителен всего на три месяца. — (В ту пору на более долгий срок их и не выдавали.) — Помогите нам остаться в Штатах!

— Если у вас возникнут хоть малейшие трудности, тотчас же обращайтесь, — откликнулся он. — Меня всегда можно застать в Вашингтоне.

И Уэллс сдержал свое обещание.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ 1939–1949. АМЕРИКА

Из истории известно: некий французский монах-иезуит, побывав в Новом Амстердаме XVII века, насчитал среди жителей города представителей восемнадцати наций. Теперешнее название этого города — Нью-Йорк.

В конечном счете мы ведь тоже прибыли из Франции, и на первых порах у нас сложилось впечатление, словно мы попали в живой круговорот отнюдь не восемнадцати наций: все племена-народы мира были представлены здесь, и все куда-то бежали, спешили, толкались, суетились, оживленно жестикулировали и говорили, говорили наперебой каждый свое. Возможно, это впечатление усиливалось международной ярмаркой, которая проходила как раз в это время.

Гостиницы, из тех, что поприличнее, были забиты до отказа. Нам удалось снять кошмарный номер в центре города, средь невыносимого шума. Мы с Имре уединились в своей двухместной клетушке и сразу же легли, сраженные скорее усталостью, нежели обилием впечатлений. Под неумолчный уличный шум я забылась сном, а проснулась от страшного грохота и треска где-то рядом: оказалось, что под Имре рухнула кровать.

— Уж это ли не дурное предзнаменование! — саркастически заметил он, выбираясь из-под обломков.

Я-то, конечно, была настроена по-другому, чувствуя себя, как Вильгельм Завоеватель, предводитель норманнов. Достигнув британских берегов, он упал с коня, однако при этом у него хватило самообладания, ухватившись за землю, воскликнуть: «Я держу тебя в руках и удержу, Британия!» Кальман же не переставал стенать, что здесь добра не жди, в этой стране его подстерегает гибель, — такова уж была его натура: каждую пятницу и тринадцатого числа каждого месяца он просыпался, трепеща от страха. А ту первую ночь на американской земле он так и не сумел забыть.

— Боже, до чего шумная и неприветливая страна! Тут пропадешь, и ни одна живая душа тобой не поинтересуется.

Едва он успел проговорить эти слова, как зазвонил телефон: Грейс Мур, видная певица и прославленная кинозвезда, желала побеседовать с Имре.

— Как я рада, что вы здесь! — воскликнула она. — Вы непременно должны побывать у меня в воскресенье. Мой дом находится в Коннектикуте, в нескольких милях к северу от Нью-Йорка. Разумеется, я пришлю за вами машину.

И вот в ближайшее воскресенье Грейс Мур угощала нас кофе на террасе своего дома, откуда открывался дивный вид на голубой плавательный бассейн и тщательно ухоженный сад.

— Кальман, — начала разговор певица, — вы ведь написали «Императрицу Жозефину». Мне во что бы то ни стало хочется сыграть главную роль, но я желаю, чтобы режиссером был Эрнст Любич. Вы не возражаете?