Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

Он вдруг внимательно посмотрел на меня.

— Вы иностранка?

— Да, русская, — прокричала я уже на бегу. Он что-то выкрикнул мне вслед, но я не расслышала, да, правду говоря, и не прислушивалась. С тех пор Карл Фройнд при каждом удобном случае норовил остановить меня. На пятый или шестой раз ему это удалось.

— Вы и есть та русская девушка? — огромной, мягкой ладонью он ласково провел по моей щеке и сдернул с меня шаль. — Вот это да! — воскликнул он. — Я, конечно, догадывался, что под этой маской скрывается какая-нибудь смазливая мордашка, но на такую юную красотку и рассчитывать не смел. Что вы делаете после съемок?

— Я? Да ничего особенного. Помчусь домой, приведу себя в порядок, займусь кое-какими делами…

— Может, согласитесь со мной позавтракать?

— С удовольствием… Скажите, а вы не могли бы открыть меня?

— То есть как это — «открыть»?

— Открыть во мне кинозвезду.

— Ах, вот оно что! Как знать, как знать…

И тем же утром в автомобиле Фройнда я мчалась к Ванзее. Там у берега покачивалась на якоре старая барка — его собственное судно с уютным помещением внутри вроде бара. Мы расположились там, и Карл поведал мне всю свою жизнь, а я так же откровенно рассказала ему все о себе.

Так началась наша дружба. Ни в какие другие отношения она не перешла, хотя Карл был мне очень симпатичен.

Я так прямо ему и сказала:

— Ты, Карл, женатый человек. Я же намереваюсь либо сделать карьеру, либо выйти замуж. Ну и, кроме того, — в этом он только что сам мне признался, — ты уезжаешь в Голливуд, а я остаюсь. Сам видишь, пути наши расходятся. Но я надеюсь, что мы еще встретимся.

И вот теперь эта встреча состоялась. Мы праздновали ее на ранчо Фройндов неподалеку от Голливуда, а от студии «УФА», от добрых старых, нищенских, но исполненных надежд времен нас отделяли половина земного шара и чуть ли не половина человеческого века.

Я даже помнила, что шофера, который тогда служил у Карла, звали Шён, то есть «Красавчик».

— Но забавнее всего оказалась история с подкладкой, сказала я.

И поскольку, кроме Карла, этот намек никому ничего не говорил, мне пришлось рассказать, как произошло наше с Карлом прощание в Берлине. Я не стесняясь поведала об этом в присутствии жены Карла и своего собственного мужа, ведь эта история была настолько характерна для людей той поры с их прихотливыми и щедрыми нравами.

На студии исподтишка сплетничали о том, что в Голливуде Карлу сулят фантастический гонорар. Да и сам он не скрывал от меня своих ожиданий.

— Через неделю я уезжаю, — сообщил наконец он, — и хотел бы сделать тебе прощальный подарок. Скажем, серебряные часики. Или золотые. Или какую-нибудь брошку. А может, платье или пальто, словом, любую вещь, которая будет напоминать тебе обо мне.

Я, ни минуты не раздумывая, решила сразу же взять быка за рога.

— Ну что ж, Карл, если ты так добр ко мне… тогда купи мне шубу.

— Нет, милая, ты слишком дорого просишь!

— Что для тебя эти деньги, если ты в скором времени станешь миллионером? — убеждала я его. — Платье, если уж очень понадобится, я и сама себе куплю. А вот шуба будет служить вечно.

Тогда я еще искренне так думала.

— Так уж и быть, малышка, — уступил он. — И какую же ты желаешь шубу?

— Беличью.

— Беличью? А сколько она стоит?

— Тысячи две-три.

Это ему было просто не по средствам.

— И не выдумывай! Такой дорогой шубы даже моя жена не носит.

— Ну ладно, — я решила поторговаться. — Тогда давай купим кротовую шубу.

— Тоже небось влетит в копеечку?

— В тысячу, — скромно проговорила я.

Карл озадаченно качал головой: безумие чистой воды выбрасывать такие деньги. Но затем, по недолгом размышлении, велел мне зайти к его скорняку, а тот подберет что-нибудь за полцены.

— О, спасибо тебе, Карл! — Я обняла его и помчалась к скорняку.

— Какую поставим подкладку? — осведомился тот.

В этот момент меня осенила блестящая идея.

— Самую что ни на есть шикарную… а потом я из нее сошью себе вечернее платье. Господину Фройнду об этом, конечно, знать не следует. Когда он отбудет в свой Голливуд, мы спорем эту роскошную подкладку, а под ней останется обычная.

Мы отправились в мануфактурную лавку на углу Курфюрстендамм и купили бледно-голубой жоржет с цветочным узором.

— Давайте возьмем на метр больше, — заикнулась я. Тогда хватит и на тюрбан.

Но тут мастер уперся:

— Нет уж, увольте! Господин Фройнд точно знает, что почем. Его супруге я шил кроличью шубу под котик.

Три дня спустя я в готовой шубе отправилась показаться Карлу Фройнду; дело было летом, и взмокла я с головы до пят.

Карл работал пока еще на прежнем месте, в районе Фридрихштрассе. При виде меня он пришел в полный восторг.

— Ты взгляни, какая у нее подкладка! — предложила я.

— Батюшки! — ахнул он. — Ты бы лучше носила ее наизнанку. Ну и во сколько же обошлось это удовольствие?

— В шестьсот марок… ну и четыреста за подкладку, раз уж сама шуба стоила так дешево.

Карл в первый момент утратил дар речи, но затем смирился.

— А, черт с ней! Пусть уж будет память надолго.

Через три дня он уехал, распрощались мы со слезами. Зато сколько смеха и веселья было сейчас, при свидании.