Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

В Штатах княгиня стала известнейшим художником по интерьеру. Она обладала безупречным вкусом, великолепно умела пользоваться световыми эффектами, а изысканность у нее была, можно сказать, в крови; неудивительно, что ей была поручена отделка помещений испанского посольства в Вашингтоне и других ответственных зданий. Княжеская чета занимала роскошную квартиру на Пятой авеню. Мы часто бывали у них в гостях, они же в свою очередь не пропускали ни одного нашего званого вечера, ленча или обеда. Коулу Портеру принадлежит классическое высказывание, ставшее крылатой фразой: «Вот как должен жить каждый композитор!» На эту мысль его навела идиллическая картина нашей семейной жизни, поразившая его во время визита к нам.

Откуда ему было знать, что любуется он всего лишь пустыми декорациями. Как раз в тот майский день 1942 года я сказала Имре, что познакомилась в салоне с одним человеком и хотела бы получить развод.

Невыразимо трудно рассказать, трудно описать, как реагировал Имре на это мое заявление. Он молча ходил взад-вперед по комнате, а затем сел к столу и написал мне письмо, в котором трезво и реально оценивал ситуацию. Однако письмо это было исполнено такой глубокой трагической напряженности, что я лишь впоследствии сумела понять это по-настоящему. Там не было ни слова упрека, напротив:

«Верушка, позволь мне от чистого сердца выразить благодарность за твою любовь и доброту. Однако прожитого не зачеркнешь. Вот и сейчас, как неоднократно прежде, ты доказала, что привязана ко мне узами глубочайшей дружбы.

И именно потому, что я так благодарен тебе за эту дружбу, я не имею права в последний момент все испортить своей сентиментальностью». Имре сам определил причину происшедшего между нами отчуждения: «Такая громадная разница в возрасте! Мой теперешний удел — оглядываться на прошлое и вспоминать добрые старые времена, а ты — молодая, цветущая, у тебя вся жизнь впереди. Моя музыка никому не нужна, зато твоя молодость и свежесть — сокровища, которые ценятся необычайно высоко. Не стоит тратить эти сокровища на человека вроде меня, который не умеет их ценить. Не сердись, что я столь трагически воспринял этот факт. Обещаю в дальнейшем подходить к таким вопросам более реалистически… А сейчас я думаю о том, что тебе не нравилась жизнь со мной, да и в будущем я вряд ли мог бы тебе нравиться. Ну что ж, выше голову. Целует тебя твой вечно любящий…»

Жизнь словно покатилась под откос. И не только наша семейная, но и в масштабах всего мира. Америка тоже готовилась к войне.

В довершение всех прочих престижных наград мой муж удостоился ученого звания, став почетным доктором Нью-Йоркского музыкального колледжа. Он дирижировал в концертах, участвовал в исполнении собственных произведений с немеркнущей «Королевой чардаша» во главе.

В сообществе с крупнейшим балетмейстером Джорджем Баланчиным и Лоренцем Хардтом, невероятно одаренным либреттистом, Кальман взялся за новую работу. Название звучало многообещающе: «Miss Underground» («Мисс Преисподняя») — и стало для самого произведения роковым. В душе Лоренца Хардта угнездился истинный дьявол «зеленый змий», он-то и свел талантливого человека в могилу. Понимая, что тот неизлечимо болен, мой муж обращался с ним, как с малым ребенком: по вечерам укладывал его спать, мы отбирали у него бутылки виски и дежурили у его постели, пока он не засыпал. Если, несмотря на все принятые меры предосторожности, Хардт по утрам все же не являлся работать, мы ехали к нему домой. Слуга-негр расстроенно пожимал плечами: «Мастер Хардт проснулся среди ночи, оделся и ушел в ближайший бар…» Мы отправлялись на поиски и, как правило, обнаруживали его в каком-нибудь пользующемся дурной славой окраинном районе, где его никто не знал. Хрупкий, невысокий человечек, напившись до бесчувствия, спал в углу — карманы вывернуты наизнанку, часы украдены. Но стоило его растолкать, как выяснялось, что он, конечно же, ничего не помнит.

Муж очень любил Лоренца Хардта: в редкие минуты протрезвления тот сочинял прекрасные стихи. «You are in love, crazy little thing» («Влюблен ты, юный сумасброд»), — так звучало одно из наиболее милых моему сердцу стихотворений.

Однажды, свалившись без памяти в каком-то холодном углу, Хардт долго пролежал на сквозняке, дело кончилось воспалением легких. С помощью супруги президента Рузвельта Имре раздобыл для него пенициллин. Однако организм больного был настолько ослаблен, что даже пенициллин не оказал должного действия. Вместе с автором ушла в могилу и «Мисс Преисподняя».