Помрачение сознания (СИ)

Мы не можем оторваться друг от друга и практически не вылезаем из постели. Я не имею в виду, что мы постоянно занимаемся сексом – хотя этого тоже хватает. Брайан остается лучшим из всех бывших у меня любовников. И дело совсем не в его опыте. У Брайана – дар редкой чувственности. При правильном с ним обращении мистер Кинни может вспыхнуть от одного прикосновения и не гаснуть часами, а я льщу себя надеждой, что умею с ним обращаться.

Но еще мы просто бездумно валяемся рядом, смотрим какой-то фильм, Брайан читает, я рисую, я читаю, Брайан щелкает пультом, или мы просто дремлем, испытывая почти животное наслаждение от нашей близости.

Мне безумно жаль оставлять его спать в нашей постели и выбираться, стараясь не шуметь. Ну, или шуметь потише.

Брайан придерживает меня за руку, честно пытаясь открыть глаза.

— Куда это ты? – бормочет он.

— Мне надо в галерею, - тихо отвечаю я, укладывая его на место. – Вернусь часа через два. Спи.

Он так и делает.

В глубоком снегу протоптаны дорожки строго на одного человека, и сойти с них в сторону невозможно – снег доходит выше колен. Какая-то девушка из соседнего дома, желая сократить дорогу, завязает так, что нам с соседом, вышедшим погулять с Фолшем, приходится помочь ей выбраться из снега. Фолш и вовсе бегает только по тропинкам – снег доходит до четырех его ростов. У этого пса не слишком длинные лапы. Гарри – его хозяин (я наконец-то вспомнил, как того зовут) – уступает мне дорогу, но дорожки такие узкие, что я едва не падаю навзничь в снег, пытаясь разминуться. Гарри подхватывает меня за пояс, и мы оба смеемся.

Центр, Манхэттен, конечно, чистят, но в нашем районе убрать снег никто даже и не пытается. Это не говоря уже о том, что с неба снова сыпет снежная крупка. На улице морозно, снег сверкает, будто засахаренный, но я тороплюсь, потому что не надеюсь на автобус, а идти по глубокому снегу так трудно, что до более-менее расчищенных улиц я добираюсь взмокшим от пота.

Эдна, встречающая меня в галерее, явно уже давно встала, и теперь вся в хлопотах близкой выставки. Не знаю, похож ли Уолт на отца, но с Эдной у них нет абсолютно никакого сходства. Если не считать за сходство привычку не выпускать сигарету изо рта, но обычно в семейных чертах подразумевают нечто большее. Эдна – приветливая и экстравагантная, по-своему добрая, и я получал бы больше удовольствия от общения с ней, если бы не постоянный риск получить палец сигаретного пепла на свою одежду или в тарелку, или на холст. В зависимости от того, в какой обстановке мы встречаемся.

Я проверяю последний раз, как именно развешаны мои картины. От развески зависит, не будут ли картины выглядеть однообразными или разношерстными, не забьют ли цвета друг друга, не станет ли колер выглядеть блеклым и так далее. Художники, как каждое закрытое общество, - снобы, как всякие снобы они придумывают свои правила. Но на самом деле, я могу сказать, что сам пользуюсь почти тем же, чему Брайан научил меня относительно одежды – однотонное подчеркивает мелкий узор, сочетание двух мелких рисунков убивает оба, если только ты точно не уверен в том, что делаешь, обилие обнаженки перестает возбуждать, ну и так далее.

Я вообще многому от него научился. Не только хорошему.

С другой стороны, и не только плохому.

Попрощавшись с Эдной, я иду назад гораздо медленнее. Мне есть о чем подумать.

Я не знаю, в чем Брайан старается меня убедить: в своем раскаянии или в своей любви. Мне не нужно ни того, ни другого. Я знаю, что он раскаивается, я знал это еще до его слов. Мне вообще не нужны были его слова – я всегда знаю, что Брайан чувствует. За столько лет рядом с ним я научился понимать и принимать его извинения, в какой бы форме они не выражались: секса, мата, взгляда, жеста…

Я не сомневаюсь в его любви.

Майкл как-то в сердцах спросил меня, почему только Брайан в меня влюбился. Остальные были более сдержаны, но в их взглядах не сложно было увидеть тот же вопрос. Он риторический – никто не ждет от меня ответа. Хотя я его знаю и не льщу себе. Брайан влюбился в меня, потому что был готов влюбиться. Он так долго искусственно запрещал себе все даже отдаленно подобное, что рано или поздно его собственные чувства должны были ему отомстить. Когда подсознательно он стал готов – то запал на первый же более-менее подходящий объект. Кроме того, я кощунственно могу спросить, много ли было у мистера Кинни вариантов? Он замечательно преуспел в обезличивании секса… настолько, что ровным счетом не знал своих партнеров, да и они его не больше. Более того, он отсекал и все возможности узнать кого-то поближе. Ну, кроме меня – просто потому, что я не мог позволить ему меня отсечь. Ну и я оказался цепким. И еще я почувствовал, что Брайан, какой бы скотиной он ни казался, стоит того, чтобы за него цепляться.

То, что при этом я оказался неплохим объектом для его любви, такая же случайность, как и вообще наша встреча под фонарем.

Короче, никакие уверения мне не нужны.

И я не лгал, говоря, что был бы рад простить его. Только в этом мало толка.