Понаехали!

Баська еще немного подумала, и решила, что, пока он баба, то и говорит надобно, как о бабе, а то этак и запутаться недалече. И еще подумала, что ему-то, небось, совсем уж нехорошо. Вот ей бы точно было бы плохо, ежели бы кто-то взял и превратил Баську в мужика.

Батюшка, может, обрадовался бы. Он всегда наследника желал.

Или нет?

Главное, что самой бы Баське быть мужиком точно не понравилось бы. А что? Ни нарядиться, ни кос заплести, ни посидеть тишком в кружке мамок да нянек, гиштории интересные слухая. Одни лишь заботы… нет, она уж лучше собою побудет.

Но этого от, бедолажного, жаль.

Еще и ведьма ко всему… вона, ведьмы не пожалели, обрядили в платье такое, что и смотреть-то, не краснеючи, не выходит. Сзаду топорщится, спереди гладкое, будто того, что у бабы быть должно, вовсе немашечки. Рукава гладенькие, а вокруг шеи колесо кружевное, из которого эта шея голая да несчастная палкою торчит.

И ладно бы шея, так ведь и это самое… чего нету, хотя должно бы, открыто. Или закрыто? Как одно одновременно быть может, Баська и не поняла. Но оно было.

— А чего тут сделаешь, — сказала она, решивши, что сказать надобно, да только вот… не боярыне той, которая злая и на Баську глядела так, будто Баська совсем даже не купеческая честная дочь, но лягуха, а то и того хуже. — Надобно умыться… и волосья переплести, а то ишь, растрепалися.

— Поесть бы, — грустно вздохнула ведьма.

И носом дернула.

— И поесть можно, — согласилась Баська. А после, сама от себя этакой доброты не ожидая, предложила: — Хочешь, с волосьями помогу?

Он же ж, верно, ничегошеньки не умеет. Оттого и соорудили на голове этакое непотребство, как будто бы стог огроменный, из которого перо торчит, будто в этом стогу петух сховался.

— Был… была бы благодарна, — Мишканька сама за перо потянула. — А то же ж… и воротник снять. Натирает. Ведьмы… они ведьмы и есть.

И вздохнул.

Баська тоже вздохнула. Так и сидели, правда, недолго, ибо дверца приоткрылась, и в комнату заглянула девица.

— Сидите? — спросила она пренагло. — Ести будете? Молоко, сбитень? Квасок? Пирожки? Много не наедайтеся, потому как вечером на пиру показаться надобно. Могу воды принесть, чтоб лицо обтерли.

— А совсем помыться?

— Так… — девица оперлась о дверь. — Мыльни-то есть, но занятые…

— Кем? — чем дальше, тем меньше Баське хотелось оставаться в этом вот месте. А еще терем царский. Смотрины… ага…

— Боярыни изволят купаться.

— Ничего, я не гордая, — Баська почувствовала, как закипает в грудях что-то, должно быть чувство высшей справедливости, о котором как-то жрец баил, но она не поняла, что там с этой справедливостью не так, ибо час был ранний и почти всю проповедь она тихонько на лавке продремала. Однако же про справедливость запомнила, да. — Мне боярыни не помешают… Миша, ты идешь?

— А…

Он открыл рот.

И закрыл.

Глянул так, будто бы Баська над ним издевается. А она не издевается, но видно же ж, что умаялся человек, запылился. С другое стороны тащить мужика в женские мыльни… с третьей…

Сложно это все.

— Но…

— Веди, — Баська глянула на холопку так, что та разом весь былой гонор да поутратила. Только пробурчала:

— Боярыни велели никого не пущать…

— А нас пущать и не надобно. Мы сами пустимся. Только поглянь, чтоб вещи наши привезли.

Девица засопела.

— Поглянь, поглянь, а то же ж сама понимаешь… я-то просто обижусь и жаловаться пойду, а ведьма и проклясть может…

Сопение прекратилось. А ответом Баське стал настороженный и до крайности недовольный взгляд.

— И туточки еще подруга моя быть должна, Маланька… и Горыня тоже, которая Соболева. Они, коль еще не в мыльне, тоже не откажутся, я мыслю.

Девица губу оттопырила и произнесла этак:

— Вы тут не больно-то… чай боярыни не обрадуются.

Это точно.

Боярыни совершенно не обрадовались.

Глава 36 О пиру царском и прочих жизненных невзгодах

…о, сколь часто мечты о рыцаре разбиваются о стирку доспехов.

Вывод, сделанный некоей романтичного складу девицей, на третий день после замужества.

Государь-батюшка прикрыл глаза, отрешаясь от гудения. И что характерно, гудели и мухи, где-то там, под расписным потолком, и бояре. Причем и те, и другие одинаково занудно. Это гудение убаюкивало, но отойти ко сну мешал локоток государыни, который в бок уперся.

— Твоя задумка? — спросила Прекраса тихо, одновременно кивнувши Кошанину, который кубок поднял, славя государя и царицу-матушку.

— Какая? — глаза пришлось открывать.

И боярину махать ручкой, чтоб сел, прочих не загораживая. Но стоило Кошанину на лавку опуститься, как тотчас поднялся Медведев, у которого голос был на диво громок.

— Со смотринами этими, — продолжила царица, улыбаясь столь ласково, что сделалось прямо-таки не по себе. Самую малость, но все же. — Люди недовольны.