Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

В отличие от Мориса Леблана, который во многом случайно принялся за сочинение своего первого остросюжетного рассказа, Леру с самого начала позиционирует себя как автора именно детективного повествования. Совсем не случайно уже во второй фразе романа содержится выражение «histoire policière», «детективный сюжет». А стало быть, автор книги неизбежно должен сформулировать свое отношение к такому законодателю литературной моды, каковым являлся в начале ХХ века Артур Конан Дойл.

Несомненно, некоторое внешнее сходство с Холмсом у Рультабийля имеется – например он не расстается с трубкой; к концу цикла – в романе «Преступление Рультабийля», – узнав о смерти жены, он приходит в такое отчаяние, что не в силах набить эту трубку. Кроме того, оба сыщика (соответственно в «Знаке четырех» и в «Тайне Желтой комнаты») определяют рост преступника исходя из расположения обнаруженных на стене отпечатков его руки. Оттуда же, из «Знака четырех», Леру заимствует и сравнение Рультабийля с вынюхивающей след собакой:

С радостным видом Рультабийль встал на четвереньки. Теперь он напоминал повадкой собаку: ползал по всей комнате, заглядывал под стулья, под кровать – точно так же, как он делал это ко гда-то в Желтой комнате… («Аромат дамы в черном»).

Впрочем, уже современные Леру критики понимали, что подобного рода вынюхивание отнюдь не составляет сути метода Рультабийля. Например, Филипп-Эмманюэль Глазер писал по поводу нашего персонажа: «Чутье – не его стихия. Он рассуждает – и только». Не исключено, кстати, что в процитированном нами эпизоде имеется и дополнительная аллюзия: ползающий по полу Рультабийль напоминает о другом произведении Конан Дойла – «Пестрая лента» (Рультабийль уподобляется змее).

Эти комические параллели подкрепляются у Гастона Леру элементами явной пародии. Причем наиболее уничтожающий характер носит пародирование самих механизмов мышления героя, демонстрирующее бесплодность дедукций:

Платок – большой, голубой в красную полоску, берет – поношенный, баскский, вроде этого, – сказал Рультабийль, указывая на голову старика.

– Всё верно. Вы просто колдун, – промолвил папаша Жак, безуспешно пытаясь рассмеяться. – Откуда вы узнали, что платок голубой в красную полоску?

– Оттуда, что, не будь он голубым в красную полоску, его вообще не нашли бы.

К какому же методу прибегает в своих расследованиях Рультабийль? Об этом он сам говорит на страницах романа, и притом неоднократно. Например, в восемнадцатой главе «Тайны Желтой комнаты» приводится выдержка из записной книжки героя. Здесь он раскаивается в том, что пошел по неправильному пути, чересчур доверившись распутыванию следов и чересчур прилежно усвоив уроки классиков жанра:

Я кажусь себе еще более мерзким, еще более низким по уровню интеллекта, чем все эти полицейские сыщики, придуманные современными писателями, те самые сыщики, которые воспринимают как руководство к действию сочинения Эдгара По и Конан Дойла (пер. Н. Световидовой).

И действительно, Леру приводит примеры того, как его герой пытался использовать некоторые приемы Холмса – например давать объявления в газетах в надежде, что преступник «клюнет», или анализировать отпечатки пальцев – безо всякого практического результата.

На раскрытие тайны собственного метода Рультабийля претендует его речь на процессе:

Теперь, сударь, надеюсь, вы поняли, в чем смысл моей системы? <… > Я не рассчитываю, чтобы внешние знаки, то есть улики и вещественные доказательства, могут открыть мне истину, я только хочу, чтобы они не противоречили той истине, которую подсказывает мне мой здравый смысл, если, конечно, начать с нужного конца (пер. Н. Световидовой).

Чуть ниже он уточняет: