Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

Сначала надо рассуждать! А затем уже проверять, вписываются ли эти внешние улики в круг ваших рассуждений.

Нельзя сказать, что подобные уточнения позволяют проникнуть в логику метода нашего героя.

С другой стороны, антагонист Рультабийля (и вместе с тем его отец, как узнает читатель во втором романе цикла и в самом конце пьесы «Тайна Желтой комнаты») – Ларсан / Балмейер как раз принадлежит к тем, кто использовал опыт Холмса как руководство к действию. Так, он активно пользуется дедуктивным методом, но лишь затем, чтобы завести следствие в тупик. Интересно проследить, как меняется отношение Рультабийля к его выкладкам: поначалу он считает, что Ларсан «ослеплен гипотезой» и «совершенно искренне впадает в заблуждение»; чуть позже он уже именует эти гипотезы «выдумками»; наконец, упрекает Ларсана за «примитивное мышление» (в оригинале еще более резко: «cogitation animale», «достойное животного умственное усилие») и в конце концов безжалостно констатирует: «Я даже восхищался им, пока не узнал его метода, который просто жалок».

«Расследование преступления – точная наука», – утверждает Холмс. Под этими словами вполне мог бы подписаться и Рультабийль. Не случайно же он упрекает Ларсана в двух существенных изъянах: один касается «нищеты философии», другой – отсутствия «математического подхода». Сам же Рультабийль еще в школьные годы демонстрировал владение этим подходом, так что «учитель с гордостью сравнивал его с Паскалем, который сам вывел основные теоремы Евклида» («Аромат дамы в черном»).

Что же касается Балмейера, то у него имеется вполне конкретный и достаточно хорошо известный тогдашней публике прототип – «преступник-виртуоз», заядлый игрок и любитель женщин Эжен Алмейер (1859–1903). Интересно, что в «Аромате дамы в черном» содержится «несколько исторических страниц, посвященных Рус-селю – Ларсану – Балмейеру» (с использованием материалов из книги Альбера Батайля «Уголовные и гражданские дела», 1888). В данном случае Леру ограничился минимальной трансформацией реального имени. Правда, суд над Алмейером состоялся задолго до написания книги Леру, однако летом 1903 года его имя снова всплыло на страницах газет: приговоренный к пожизненной каторге, он скончался от лихорадки во Французской Гвиане. Нет сомнений в том, что именно указанная новость и побудила весьма чуткого к публикациям в прессе писателя использовать в «Рультабийлиане» это имя.

К числу заимствований из Конан Дойла в романе «Тайна Желтой комнаты» следует отнести фамилию Стейнджерсон. Ее носит один из эпизодических персонажей повести «Этюд в багровых тонах». В романе Леру он становится выдающимся ученым, предшественником Пьера и Мари Кюри. Кстати, тема научных разысканий весьма интересно обыграна в книге – например в названии главы «Странное явление распада материи». Это позволяет одному из исследователей романа Жан-Клоду Варею указать на синхронность взлета детективного романа во Франции с научными открытиями позитивистского толка; и там и здесь торжествует редукционистское начало. В издании Пьера Лафита имеется весьма показательная иллюстрация, где Матильда с отцом склонились над столиком для научных экспериментов.

Повествование в первых двух романах цикла ведется от лица приятеля Рультабийля, Сенклера. Его генезис установить нетрудно: образ Сенклера навеян холмсовским Ватсоном. Этот персонаж лишен собственного имени и выглядит как вторая половинка распавшегося надвое образа автора (молодой адвокат, который становится мастером судебной хроники). Еще одна деталь автобиографического порядка: Сенклер, как и Гастон Леру, склонен к полноте.

Критики в один голос сравнивали Рультабийля с Холмсом, причем сравнение почти всегда было не в пользу сыщика с Бейкер-стрит. Вот, например, что писал на страницах «Голуа» (Le Gaulois) Анри Лапоз:

Осмелимся заметить, что английскому детективу мы предпочитаем нашего славного юного парижского репортера, остроумного, насмешливого, исключительно методичного, впрочем, мастера проницательных дедукций…

Первоначально персонаж Леру носил имя Буатабийль (Boitabille). Вот что говорилось в журнальной версии по поводу этого имени:

Казалось, голову его – круглую, как шар – вынули из коробки для бильярдных шаров (boîte à billes). Думаю, именно поэтому его околачивавшиеся во Дворце правосудия друзья-репортеры, завзятые бильярдисты, окрестили его Буатабийлем. Прозвище закрепилось за ним…