Попы в космосе

Эрос. О, Господи, как же раньше было просто… И надо же отцу Игнатию преставиться в такой момент! Ведь мы у него за спиной, как у Христа за пазухой жили.

Диакон. Темпора мутантур, как говорят латиняне.

Эрос. Значит, думаешь, взрывать?

Диакон. Непременно взрывать.

Эрос. А если люди пострадают?

Диакон. Да какие же там люди – одни космонавты.

Эрос. А технический персонал? Они-то в чем виноваты?

Диакон. Так мы ночью, когда никого нет.

Эрос. Ночью – это хорошо. Только ночью Богу молиться надо, а не ракеты взрывать.

Диакон. А мы же не просто так. Мы помолясь пойдем.

Эрос. Ох, Матерь Божья, не нравится мне это, совсем не нравится! Неужели нельзя без взрывов-то?

Диакон. Можно, конечно. Но тогда придется вам в космос лететь.

Эрос (машет руками). Ладно, ладно, понял я все… Что от меня потребно?

Диакон. Напишите матушке записку: так, мол, и так, уезжаю по срочному делу. Скоро буду. Да и поедем уже, чего зря время терять.

Эрос. Твоя правда… Ох, грехи наши тяжкие!

Подходит к столу, пишет записку.

Диакон. Все, что ли, отец Эро́с?

Эрос. Все, все…

Диакон. Ну, присядем на дорожку. Чтобы удача нас не покинула в делах наших богоугодных.

Эрос (злится). Какую там еще дорожку?! Идем, пока я не передумал!

Чуть ли не силой тянет дьякона вон. Спустя несколько секунд в комнату входит Ефросинья.

Ефросинья. Ну вот, вскорости и обед поспеет… (Озирается). Где ж они? Батюшка… Отец диакон! Вышли куда? Что ж не предупредили?

Заходит секретарь отец Василиск.

Секретарь (развязно). Здрасьте, мамаша.

Ефросинья. Какая я вам мамаша? Что еще за нахальство?

Секретарь. А как же изволите вас величать?

Ефросинья. Матушка Ефросинья.

Секретарь. Ну, пусть будет Ефросинья. Возражений не имею. (Осматривается по сторонам.) А что, отец Эро́с дома?

Ефросинья. А вы кто такие будете?

Секретарь. Мы будем отцы Василиски, владыки Антония секретари. Ныне, и присно, и во веки веков.

Ефросинья. А-а-а… премного о вас наслышаны.

Секретарь. Хорошего, надеюсь?

Ефросинья. Всякого и разного.

Секретарь. А ничего, матушка, я привык. Ибо сказано: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас».

Ефросинья. А еще сказано «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные…»

Секретарь. Так я ведь своей сути и не скрываю. И рядиться в овечью шкуру мне незачем, ибо сам по себе я агнец божий, как мне по чину моему и положено.

Ефросинья. Ваша правда, нам о том заботиться не пристало. Господь сам отделит агнцев от козлищ.

Секретарь. Да что же такое-то, матушка? Полминуты мы с вами знакомы, а уж и волком меня обозвали, и козлом, и кем только еще не честили. И ведь не зону пришел топтать, а к священнику домой.

Ефросинья. С чем же вы пришли, отец Василиск?

Секретарь. С добром, матушка, только с добром. Дай, думаю, загляну к отцу Эро́су на огонек, чайку выпью, на жизнь сельскую посмотрю.

Ефросинья. А коли чайку, мы рады. Главное, чтобы не сразу живьем есть.

Секретарь (садясь за стол). Ну, какие новости у вас, господа пейзане?

Ефросинья. Да новостей много, всех не упомнишь.

Секретарь. А вы с богоугодного начните.

Ефросинья. Из богоугодного-то… Да вот, тракторист наш Ванька месяц назад покрестился.

Секретарь. Отрадно.

Ефросинья. Отрадно-то оно отрадно, конечно. Только он с младых ногтей ругатель, каких свет не видывал.

Секретарь. И что же, по Божьей матери теперь ругается – вместо обычной?

Ефросинья. Что вы, как можно? Просто замест бранных слов вставляет богоугодные…

Секретарь. Что ж, прекрасно.

Ефросинья. Да как сказать… Ведь он богоугодность по своему понимает. Идет по улице, да и бормочет «Мандрит твою налево!»

Секретарь (изумляясь). М-м… Мандрит?!

Ефросинья. Ну да. Это он вместо «Едрит твою налево».

Секретарь. Понятно… А вы что же?

Ефросинья. Ну, мы уж, конечно, разобъяснили, что нет такого слова – мандрит. Архимандрит – да, имеется, а мандрита никакого нет. Теперь уж он исправился, произносит, как следует. Архимандрит, говорит, твою налево!

Секретарь (не меняясь в лице). Ясно… Что еще?

Ефросинья. Еще-то? (Думает.) Прибегала Людмила, тутошнего алкоголика жена. Радость, говорит, великая у нее.

Секретарь. Что за радость?

Ефросинья. Дочь ее, Марья, забеременела. Я говорю: какая же радость – затяжелеть без мужа, да еще в 14 лет?

Секретарь. А она что?