Попытка контакта

Видимо, французский капитан разгадал намерения противника. Он начал слегка поворачивать на зюйд. То же сделали и другие корабли в колонне.

– Колонна перестраивается уступом! – пропел сигнальщик пронзительно-гнусным (на взгляд поручика) голосом.

Первой заговорила именно артиллерия линкора.

Плотные клубы дыма встали по борту парусного гиганта. Спустя секунд шесть тяжкий гром ударил по ушам. Поручик сначала подумал об ошибке начарта противника с оценкой дистанции, но потом решил, что её не было: ядра подняли столбы воды чуть правее по курсу «Морского дракона». Заградительный огонь, ясно. Теперь дело должно пойти перестрелкой на пределе дальнобойности. И ещё одна досадливая мысль проскочила на краю сознания: как раз об этой характеристике гранатомёта он и позабыл спросить.

– Носовой, бей!

На долю мгновения Боголепову подумалось, что порох в этом гранатомёте пришёл в негодность. Тут же вспомнилось: ведь пороха там и нет, но пока этот факт осмысливался, результаты начали проявляться.

Ослепительная вспышка полыхнула сверхсолнечным блеском на уровне чуть повыше мачты, и в воздухе образовался очень яркий, но быстро темнеющий огненный шар. Армейский поручик увидел явный перелёт, однако наводчик исправил ошибку. Вторая граната лопнула уже много ниже. Наибольшее впечатление произвели скорострельность (между первым и вторым взрывом прошло едва ли десять секунд) и мощь взрыва. Такого поручику слышать и видеть не приходилось. Боголепову показалось, что передняя мачта согнулась, и он даже успел подумать: «Быть такого не может», когда третья граната взорвалась ещё ниже. Тут уж ошибиться было нельзя: исчезли все паруса, а заодно две мачты из трёх. Не будучи моряком, поручик даже не заметил, что бушприт тоже снесло. Зато он углядел, что наводчик чуть сместил прицел по горизонтали. Раскаты взрывов снова сотрясли воздух; на этот раз линкору досталось ещё больше. Не уцелела ни одна мачта. Судя по дыму, на французском корабле что-то загорелось.

Состояние щенячьего восторга исторгло у молодого артиллериста вопль:

– Попада-а-а-ние-э-э-э!!!

Только тут сухопутный офицер осознал, что вокруг люди тоже кричат в горячке боя:

– Подавай! Подавай!! Подавай!!!

– Наддай, братва!!

– Максимушкин, прикрывай!

У несколько ошалевшего поручика мелькнула совершенно дичайшая мысль о пехотном прикрытии орудий, но он тряхнул головой и осознал, что имелось в виду нечто другое. Глянув в сторону кормовой прорези в стене рубки, артиллерист успел увидеть, как перед носом у разворачивающихся кораблей колонны встают огромные, выше мачт столбы воды.

Азарт полностью замутил разум юного поручика. Ему и в голову не пришло считать боеприпасы. О них он вспомнил лишь после выкрика унтера:

– Гранаты кончились!

Начарт добавил:

– Ушла двадцать одна граната, шесть не взорвались.

Армейский артиллерист подумал, что, наверное, перехвалил наводчика носовой пушки (очень уж много тот мазал), потом вспомнил, что лейтенант Мешков говорил о невзрывающихся боеприпасах, и мысленно ругнулся на их дурное качество.

Грянула команда Семакова:

– Все вниз!!!

Поручику показалось, что артиллерийская прислуга начала выполнять команду ещё до того, как она была подана, чего, разумеется, быть не могло.

Картина в носовой прорези покатилась направо, и на этот раз Боголепов сообразил правильно: командир хочет развернуться и увести «Морского дракона» от ответных ядер. Их не могло не быть – и они были.

Дзанг-баммм!!!

На кормовой стенке рубки появилась выпуклость, которой раньше не было. «На излёте попало в рубку, не пробило», – как-то отстранённо подумал поручик. Он был не совсем прав, но свою ошибку осознал лишь минут пять спустя.

Корпус «Морского дракона» дёрнулся; на этот раз звук от попадания был гораздо глуше. Моряки устояли на ногах без труда. Армейский офицер, отдать ему справедливость, тоже ухитрился не упасть, хотя это ему стоило усилий.

– Всё, ушли, уже не достанут. – Голос командира был как-то слишком спокоен. Слова содержали в себе чистую правду, но…

Палуба затряслась мелкой противной дрожью. Руки Семакова принялись быстро-быстро переключать рычажки. Несколько огоньков на поверхности перед командиром погасли. Дрожь унялась.

Флотские офицеры обменялись не вполне понятными фразами:

– Похоже, один из движков сдох.

– Тифор Ахмедович говорил, мы и на четырёх двадцать выжмем.

– Потому и отключил… Зябков!

Из трюмного люка высунулась голова в бескозырке. Она даже не успела что-то сказать, как последовал приказ:

– Осмотреться в трюме и на палубе! Доложить о потерях и повреждениях!

Слушвашбродь! – И с этими вполне понятными словами голова исчезла. Через считаные минуты последовал доклад: – Так что, ваше благородие, Прохор Савельич говорит: у нас контуженные имеются, трое. Ядро боком ударило, обшивку помяло да шпангоут погнуло. Течи нет. Ещё кормовому гранатомёту щит пробило насквозь, да ствол вместе с лотком поковеркало, да тем же ядром в рубку попало, вмяло броню, стал быть.

– Всем разрешаю подняться на палубу, кроме пострадавших. Глядите, братцы, что нами сделано.

– Ох ты, Никола Морской, да ведь ни одной мачты не осталось!