Попытка контакта

– Чего там мачты, горит он, анафема! Вона как дым валит. Ей-же-ей, пожар.

– И тушить, похоже, не потушат. Хотел бы я видеть, что у них на верхней палубе.

– На верхней, скажешь тоже. Да у них артиллерийская палуба полыхает! Вот доберётся до крюйт-камеры…

– …Бушприт тоже оторвало…

– …Глянь-кось, с флагмана шлюпки спускают! Не спасут линкор, вот чтоб мне на берегу хлебного вина не понюхать…

– Да ты чё, с какого флагмана?

– И с него тоже, и с парохода, который с чёрной полосой, и, опять же…

Для сухопутного артиллериста картина казалась очевидной, но большим усилием воли он всё же вспомнил наставления преподавателей Михайловского училища и постарался мысленно составить рапорт об итогах боя: «Цель горит, тут без вопросов, но, возможно, её потушат. Однако мачты скоро не поставят, это точно. То есть корабль к бою не пригоден, сиречь выведен из строя. Да он и до Севастополя не дойдёт, разве что на буксире… Успех, тут сомнения в сторону. И если б только эти их гранаты все до единой взрывались…»

В трюме, а точнее, в выгородке, что была отведена под лазарет, тоже шла работа. Двое матросов находились в сознании, они уже лежали на койках. Над третьим хлопотал санитар. Лечение заключалось в скляночке, которую Прохор ловко извлёк из сундучка. Лекарство пролилось на тряпицу, каковую корабельный эскулап поднёс к носу пострадавшего. Действенность проявилась немедленно:

– Да что ж ты творишь, ирод! С твоего лекарства… кха… кха… да от тебя покойник своими ножками на кладбище побежит!

– Цыть мне тут! Лежи, Аника-воин. Контузия у тебя, и у вас двоих тож она. К Николай Иванычу отправят, и если денька три полежать придётся, то, считай, повезло. Да чтоб на вино и глядеть не моги! Уж видел я, что оно с контуженными делает…

– Прохор Савелич, мне б хоть одним глазком глянуть, чего там наверху. Ить не слышно.

– Меня-то слышишь, аль как?

– Как сквозь три одеяла разом.

– То-то ж. Вот и лежи потому. А наверху пожар; горит линкор тот хранцуский.

– Где горит?!

– Дурень! Хранцуз, говорю, полыхает пожарищем.

– Так утопили, выходит?

– От же чурбан! Сказано тебе: горит он. И шлюпки вокруг, вон о них твои горлопанят.

Вражеская эскадра всё ещё восстанавливала сломавшийся строй. «Морской дракон» обогнул её с юга и взял курс к порту. На лаге стрелка показывала чуть более двадцати узлов: хотя резерв по мощности остался, но командир решил не перегружать оставшиеся движки.

– Михаил Григорьевич, команде я разрешу сойти на берег, мне с докладом к адмиралу Нахимову, так что уж придётся вам довести корабль до того причала… вы знаете, который. Там ведь ремонтироваться куда сподручнее, верно? А ещё, – Семаков понизил голос, – не дело, чтобы «Морского дракона» та эскадра видела в порту. Пусть гадают, где он чалится.

– Не сомневайтесь, Владимир Николаевич… Фёдор Фёдорович, вам ведь, наверное, с рапортом к генералу Васильчикову? Я так и думал. Так сойдёте в порту вместе с командиром.

За горизонтом полыхнуло, а почти через минуту донёсся глухой, но явно мощный громовой раскат.

– Не иначе, добрался огонь до крюйт-камеры, – заметил князь Мешков.

– С таким пожаром никаких возможностей спасти корабль не было, – флегматично ответил командир.

Глава 24

Не был принят в те времена термин «разбор полётов», до него осталось лет пятьдесят с лишком. Но действие уже существовало.

Командование англо-французской эскадрой всеми силами старалось провести этот разбор быстро, пока шли спасательные работы.

Командующий эскадрой адмирал Гамелен был опытен, образован и умён. Кроме того, он своими глазами видел все этапы сражения. В результате последовали решительные (то есть полностью соответствующие натуре адмирала) выводы.

Бомбы, использованные русским кораблём, взрывались высоко над палубой. Предназначайся они для разрушения корпуса – их бы в корпус и нацелили. А в случае промахов первыми выстрелами прицел оказался бы скорректированным. Но нет, они явно имели хорошие зажигательные свойства, а взрывчатое действие было лишь дополнительным. Мачты, правда, были сбиты, но линкор погиб от огня, а не от воды.

Адмирал полагал, что всего было сделано более десяти выстрелов. Начальник артиллерии французского флагмана насчитал пятнадцать. Этот факт показался Гамелену важным: русские явно нацелились на уничтожение только этого линкора, а не на нанесение повреждений нескольким противникам. Почему?

Ответ на это давал третий существенный факт: по окончании обстрела юркий русский корабль развернулся и умчался, даже не пытаясь выйти в повторную атаку. В трусость его командира многоопытный адмирал не поверил. Нашлось только одно разумное объяснение: у противника кончились боеприпасы.

Этот вывод француз посчитал за благоприятный для себя. Следовательно, нельзя предположить, что береговые батареи имеют большой запас подобных ядер. Весьма возможно, их и вовсе нет. А отсюда неоспоримо следовало: эскадра должна немедленно идти к Севастополю.

Именно такой приказ и был передан флажным сигналом.

* * *