Пора меж волка и собаки

– Так братец, серым волком рыскнешь в Новгород. Я тебе грамотки дам. Сунешь там, в места приметные. Затем завалите опричника князя Вяземского, сунете ему в торбу тоже грамоту. Я этому выскочке не прощу, что они сестер моих в мешок и в Шексну спустили. Ну ладно, порубили в бою. С кем не бывает. Всяк за свою Правду стоит. У кажного она своя. Так похорони с честью. Не можешь на костер возвести, отдай земле. Спаси душу. А он в реку их. Помянет еще не раз тот день. Бегите братцы. Одна нога здесь – другая там. Ночь ныне темная, да и пуржит уже давно. Все дороги замело и следы заметет. В добрый путь! – она нахлобучила на голову Угрюму его малахай и, шутя, стукнула в лоб.

Из Слободы в лес шмыгнули четыре волчьих силуэта. Серая тень, прикрыв глаза от снежного заряда ударившего ей в лицо, проводила их долгим взглядом.

Взрывая снежные завалы, по грудь в сугробах дружинники Малюты Скуратова шли к Новгороду на рысях. В хвост им, чуть подворачивая к большой реке называемой ими Итиль, а кромешниками Волгой, рассыпались по снежной целине татарские сотни и казачьи разъезды.

А навстречу им, как щит против опричной черной волны, шли Черная Смерть и Великий Мор. Только они одни могли теперь остановить порыв, посланных рукой Ивана Грозного, исполнителей его воли.

Марановы детки уже погуляли в волю до того на бескрайних просторах Ливонии и Закатных земель. Опустошили Венецию, Полабские уделы и сунулись, было, на Русь, но были остановлены на засеках и заставах у Можайска и Старой Руссы. Теперь они шагали навстречу кромешникам, выкашивая городки и посады, накатывая страшный вал смертей навстречу лавине дружинников. Они схлестнулись у Клина. Увидев улицы города заполненные трупами, опричники подожгли его с четырех сторон и, стараясь держаться по ветру, чтобы ядовитая гарь не пала на них, обошли его на рысях дальше к Твери. Ордынские же казаки и татары по большой дуге погнали к Торжку ставить заставу в самых верховьях Волги, отрезая путь вниз по течению моровому поветрию.

К Твери и к Торжку рати подошли одновременно. Черные флаги на башнях монастырей упредили их, спасибо братьям монастырским, о том, что и здесь они припозднились и Марановы детки их уже опередили и правят бал на улицах и в слободах. Иван окружил Тверь, а татары новоторжский кремль. Простояв пять дней, государь дождался карантинщиков и послал их в умирающий город. Там, где монахи по старой традиции затворились сами, карантинщики поставили дозор. Мирские же слободы прошли очистительным огнем по три раза. В Торжке же в живых остались только пленники из ливонцев и ордынцев, запертые в казематах и башнях. Оставленные без караула, они сами выбили двери. Именно они и подняли чумные флаги над кремлем, но и их коснулся плащ Великого Мора. Татары встали кольцом и с изумлением смотрели, как узники, сами сложили посреди площади костер и взошли на него, понимая, что само дыхание их есть дыхание смерти.

Встреча двух сил на этом рубеже закончилась в ничью. Граница определилась. Теперь победа маячила тому, кто первым успеет в Великий Новгород. Иван указал на ленту замершей реки.

– Пушки и стрельцов на сани и гойда! Коней не жалеть! Под вечевым колоколом вы должны быть первыми!!!

– Государь, – раздался тихий голос, – Вот люди говорят, что знают места, где изменные грамоты лежат.

– Знаю в Святой Софии за образами. Уже привезли, – отмахнулся Иван.

– Не все знаешь. Там еще переметные грамотки есть от ближних людей опричных, – продолжил тихий голос, – От Вяземского, например.

– Найдешь, своими руками пса удушу! – резко повернулся к Малке царь, – Коня! – крикнул он, – Верхами поеду! И сына Ивана ко мне!

Передовые подлетели к Новгороду и, сразу развернувшись лавой, охватили его в кольцо. Встали. Перекрыли все пути и дороги рогатками и засеками. Отрядили знающих, посмотреть, не добрался ли Мор ранее их. Спустя три дня подкатил Иван Грозный с основной ратью. Лазутчики донесли, что пока повальной смерти в городе нет, и народ ждет государя.

– Завтра идем в город, и смотри Малюта, коли, что не так, я с тебя живого шкуру сдеру, – он тяжело посмотрел на опричника, – Не хватало мне еще хворь в войска пустить.

– Дозволь государь моим первым? – лихо гарцуя и не опуская глаз, спросил Малюта.

– Дерзай! Что бы все как положено, с крестами и со звоном колокольным, – милостиво согласился Иван.

– Будет звон, – Малюта стегнул коня ногайкой и умчался к своей дружине.