Пора меж волка и собаки

Новгородские посадники открыли ворота сами. Ни уговоры торговых гостей, ни призывы Пимена и его духовной братии не возымели действия. Малюта влетел в город под свист и улюлюканье посадских. Опричники сразу рассыпались по концам города. Первым делом ворвались в Жидовскую слободу и на Торг. Другие, под то же улюлюканье, крутили тех, чьи подписи стояли под изменными грамотами и схарьевцев, что в ереси жидовствующих замечены были. Крушили ворота монастырей и обителей, чьи настоятели к врагу переметнуться были горазды. Да скорее и не крушили, потому, как братия открывала ворота сама, выходя на крестный ход к которому призывал вечевой новгородский колокол, а с ним и перезвон всех колоколов Вольного Города.

Иван Васильевич въезжал в город в окружении своей ближней дружины, зная со слов Бомелия, что хвори пока в городе нет. Навстречу ему шла вся новгородская знать с Пименом во главе, под крестами и хоругвями. Как святого встречали.

На площади у Святой Софии Пимен протянул государю крест. Царь отстранил протянутое владыкой распятье.

– Ты злочестивый, держишь в руке не крест, а оружье, и этим оружием хочешь уязвить наше сердце со своими единомышленниками, здешними горожанами, хочешь нашу отчину, этот Великий Новгород, предать иноплеменникам и иноверцам. С этих пор ты не пастырь и не учитель, но волк, хищник, губитель, изменник нашей Царской багрянице и венцу досадитель, – он отвел крест посохом, при взгляде на который у Пимена выступил на лбу холодный пот.

– Велесов жезл, – чуть слышно пробормотал он.

Заговорщиков тащили на правеж. Лекаря били тревогу. На окраинах града и в близ лежащих деревеньках показались вестники Черной Смерти и Великого Мора. Опередил государь Марановых деток, но не надолго. Царь велел запереться в пределах Окольного города, свезя всю казну в Кремль, а сам отъехал на Городище, где и стал править суд. Забрав с собой около пятнадцати сотен торговых и посадских людей, оставив казну под охраной кромешников, он направился в сторону Пскова, строго наказав установить два санитарных кордона. Один по валам Окольничего города, второй по стенам Кремля старого. Огнем и мечом мор к казне не допустить. Как только последний царев слуга вышел за ворота Новгорода, на его площади вошла Черная Смерть, как будто дожидаясь своего часа. Как будто у нее договоренность с кем была. Серая ее коса мелькнула под въездными стрельницами города и вскоре солнечный зайчик отразившись от ее острого лезвия, упал на вечевой колокол, тихо молчащий на колокольне Кремля.

Черная Смерть посмотрела в сторону растянувшегося по дороге на Псков поезда Московского царя, нашла, выбившиеся из-под шлема и пламенеющие в свете восходящего солнца косы одного из всадников и улыбнулась одной ей понятной улыбкой. В то же время Малка, как будто ощутив на спине чей-то немигающий ледяной взгляд, резко обернулась и в глаза ей ударил солнечный зайчик, отскочивший от холодной стали смертельной косы. Она подняла руку, и толи заправила косы поглубже под шлем, то ли помахала кому-то невидимому рукой.

– Твоя подружка? – сипло спросил Великий Мор у сестры.

– Считай сестренка тоже нам, – ответила Смерть.

– Как так? – удивился тот.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – засмеялась собеседница, и в этом смехе был слышен погребальный звон Вольному Городу.

Стальная коса сестры и кистень брата гуляли по улицам Новгорода до самого лета, унося в Ирий сначала по пять – шесть сотен человек в день. Затем по менее, но не потому, что устали, а потому что забирать некого стало. Остались только те, кто сначала им на первой засеке на валах сопротивлялся, а потом затворились в Кремле и уже последние отошли в башню Кокуй, Софийский Собор и Грановитую палату. Их они и оставили. Не тронули брат с сестрой и братьев странноприимцев, за геройство их, когда они никакой лихоманки не боясь, свозили тела к церкви Рождества Богородицы на погост. Там сваливали их в скудельницу, засыпали известью негашеной и золой. К концу лета, когда смерти пошли на убыли и те, кто выжил, начали оправляться от болезни, братья на новом погосте справили службу по умершим.

Государь, все же опередив, идущий по пятам вал смертей прибыл в Псков, к крайним западным дозорным, не попавшим под колесо ужасных моровых поветрий. Псковичи встречали царя вместе с воеводой своим Токмаковым хлебом-солью. Стоя на коленях, ждали они Грозного царя, про которого молва несла и радостные и страшные вести. Первым въехал в город Малюта Скуратов, поднял воеводу с колен, принял хлеб-соль, царю не подал, отдал Угрюмам. Увидел блаженного Николу Салоса, известного предсказаниями своими, поманил.

– Сказать чего хочешь, божий человек? – спросил Малюта.

– Хочу! Хочу царя просить, дать нам самим со своими изменниками разобраться, – ответил Никола Псковский.

– Проси! – подтолкнул его к стремени царя Малюта.