Порабощенные. Сборник рассказов

А терапевт почуял его грусть и утешил рукой по плечу. Говорит, не до слез сейчас – лечиться надо. И напомнил он Матвею Денисовичу о гнусном вопросе, финансовом. Для изучения проблемы, говорит, много денег надо, а для лечения – тем паче! И назвал он приблизительную сумму. Матвей Денисович как услыхал, чуть со стула не рухнул. Но куда деваться, медицина – штука затратная, а ради здоровья не грех раскошелиться.

Позвонил он в банк, попросил все счета обналичить и сразу кредит запросил. А врач дослушал разговор и предупредил, что маловато этой суммы будет. Нужно как минимум еще столько же. Тогда Матвей Денисович позвонил помощнику и приказал выставить на продажу машину с квартирой. Грустно ему все это, конечно, но не так, как расставание с семьей. Не отпускала его мысль, что забрали всех у него.

Расплакался Матвей Денисович и попросил врача вернуть семью, а тот разозлился нешуточно и отругал его. Чего это он, говорит, хочет заразу передать родным? Матвей Денисович плечами пожал и разревелся пуще прежнего. А врач впился в него взглядом глубоким, но недовольным, и пялился несколько минут, пока Матвей Денисович не испугался и не успокоился. Тогда терапевт сказал ему, что любовь, конечно, очень приятное чувство, но в его состоянии оно слишком много волнений вызывает.

В общем, запретил он Матвею Денисовичу любить. А тот не понял, как это так: не может же он просто взять и разлюбить. Но настойчивый терапевт часами напролет его любовь ампутировал: про жену гадости говорил, про детишек несносных, про мать несчастную. Не хотел его слушать Матвей Денисович, но это же все-таки врач, он же о здоровье волнуется. Надо слушать покорно и верить. И наконец-таки эти злые разговоры вырезали всю его любовь. Даже без анестезии.

Перестал реветь Матвей Денисович, стал угрюмым и недовольным, все бровь над глазом единственным хмурил. А терапевт ненасытный такими же беседами у него и веру всю высосал. И в бога неведомого, и в счастье заоблачное. А потом и от надежды ни грамму не оставил. Все ради лечения, ради здоровья все.

И остался Матвей Денисович без семьи, без любви, без веры и надежды, без денег, почки, пальца и глаза. Бесчувственный остался Матвей Денисович, только о лечении последние грезы держал. Да и те вскоре выветрились, когда его вели в очередную операционную к очередному доктору.

Привели, значит, положили на кушетку головой кверху, чтоб взгляд уперся в слепящую лампу, и, даже не угостив наркозом, отрезали от него руки, ноги и голову. Растащили его конечности на исследования, и осталась одна голова лежать на кушетке. И не надеялась она больше на выздоровление. А на лице бездушном последняя мысль осталась: раз врач решился на такое – значит иначе никак. Значит надо так. Значит все.

Аутодафе

Они никогда меня не замечают. Болтают там о всяком, трутся друг о друга, вздыхают. Порой кричат от услады. Порой от злобы. А я сижу себе тихонечко на стенке и наблюдаю за ними. Только по ночам спускаюсь полакомиться теплой кровушкой. Только вот вчерашний ужин, похоже, был прощальным: вчера они весь день генералили, сегодня уже чемоданы собирают. Съезжать собрались, значится. Меня это, если честно, не сильно расстраивает. Пару месяцев назад они хладнокровно убили все мое семейство, не пощадив ни стариков, ни детей. Привезли наемников с отравой и сгеноцидили целый род. Только мне повезло: отделался легкой контузией. Поэтому пусть валят подобру-поздорову, моих слез они не дождутся. Главное, чтобы новые кровобаки не задержались.

– Где он лежит?!

Заявился самец. Нарядный такой клерк, в рубашечке, с зализанной наскоро шерстью. По человеческим меркам еще молодой, как и его самка. Около года назад обручились, когда я только родился. Еще даже яйца не отложили.

– Глаза разуй! – донеслось с кухни. – На полке!

С подсказкой он-таки нашел на полке утюг и понес его к чемодану, но его самка причалила с кухни и загородила путь:

– Слушай, а что с дверью делать будем?

Эта особь отчаялась гнаться за сладкой молодостью, оставив себе только скромное каре, невзрачный полосатый свитер и воздушный макияж под очками с тонкой оправой.

– А что с дверью?

– Ты что, забыл? – Она указала на дверь в коридор. – Ручка расшаталась, плотно не закрывается.

Самец вручил ей утюг и закрыл дверь, но та тут же распахнулась вновь. Тогда он плотно навалился на нее плечом, изо всех сил прижимая к проходу, но, когда отпустил, дверь сразу же отворилась. Он недоуменно почесал затылок.

– Ну мы же не будем при ней ее закрывать, не входная дверь все-таки. Она даже не заметит.

Самка нервно елозила взглядом по комнате.

– Еще и ножка у стола отходит… И окна я как-то плохо помыла!

Из-за переживаний она лихорадочно грызла ногти. Самец ободряюще улыбнулся и отнял ее руку от лица, а из другой забрал утюг и кинул его на диван.

– Милая, не переживай, – нежно прошептал он, обнимая самку. – Все будет хорошо. Ты же сама знаешь, какая она добрая. Сколько раз нас в гости звала, помнишь? А что привозила каждый месяц?

– Фрукты, – отвечала она, умиляясь. – И конфеты.