Порченый подарок

Бора лишь одарил меня еще одним полным грусти взглядом и пошел одеваться, а я же следом, как привязанная. Глядела и глядела на его спину, на плечи, на вздувающиеся от движения мускулы, и голова моя не умещала, что только что все это было скрыто звериной шкурой. Зачем он откровенничает со мной после такого? Хочет вернуть доверие, которому больше не бывать, или же указывает мне, что, даже зная подобное, я ему не опасна? По коже вдруг пробежал озноб. Что со мной сталось бы, причини я действительно вред ему? Здесь я по его воле, в его власти, но и лишь под его же защитой. Потеряй я ее или его расположение сейчас, и что со мной будет? С чужачкой, которую не любят, боятся, считают колдуньей? Дорога домой закрыта однозначно, и это признание Бора в уязвимых местах их племени — дополнительное напоминание мне об этом. Или я с ним, или меня нет, выходит.

Предводитель стоял полностью одетым у уже закрытого окна и глядел наружу, я же, ощущая себя раздавленной и опустошенной, просто села на край постели, сложив руки на коленях, и уставилась в стену. О чем нам говорить — не представляю. Я в западне, из коей нет выхода. Он — хозяин этой клетки. Клетки, что удерживает, но и обороняет… если он не решит иначе.

— То, что ты видела… с девушкой и теми парнями, — произнес он, не оборачиваясь, — это хоть и могло показаться чем-то ужасным, но на самом деле не совсем так. Рекра и Увиго прежде вроде как сладили, все думали вместе им быть. Но как пришел возраст его переворота, все пошло не гладко. Большинство из нас мирятся со своим зверем быстро — месяц-другой. Угомоняют его, верх берут, возвращают и кожу, и разум человеческий, ибо прежде всего мы люди, Ликоли. По своему выбору и по наказу нашей богини.

Я не посмела возражать, ведь в наших священных текстах записано совсем иное. Не могут они быть людьми, просто не могут. Звери, что человеческой личиной лишь прикрываются.

— Увиго никак со зверем совладать не мог, оттого и был больше года заперт в капонире, пока мы ему помогали, учили, наставляли. А Рекра… ждать его замаялась. Молодая ведь, горячая, и выбрала другого. А парень, как вышел наконец, с горем справиться не смог, да опять случайно перекинулся.

— Он за ней гнался и собирался… взять силой. — Почему бы мне не помолчать? Странно, что Бора вообще решил мне все объяснять, вроде как оправдывать и их, и себя, как будто имеет значение, что я на самом деле об этом думаю.

— Нет! — гаркнул он, и стекла звякнули. — Не стал бы он! Когда по любимой скучаешь, желаешь ее, все внутри пылает, болит, ровно режут тебя на части, Греймунна. Прикоснуться хочется — мочи никакой нет, хоть подышать ее ароматом, хоть каплю тепла ощутить. Но силой брать — никогда!

Он снова замолчал, и мне почудилось, ждал от меня чего-то. Я же понимала, что еще и не представляю, как мне жить дальше здесь. С этим мужчиной, без которого шансов у меня нет, а с ним страшно, и восстают натура и сознание. С пониманием, что вокруг ходят скрытые под масками звери, пьют-едят, говорят, и с одним из них мне дальше делить постель.

— Думаю, нам стоит спуститься на завтрак, а после я бы хотела навестить кресса Иносласа, — поднимаясь, пробормотала я.

Время моей паники и бессилия прошло, пора вернуться здравомыслию. Бесить предводителя аниров мне никак нельзя, показывать, что раздавлена, никому не собираюсь, взывать к Даиг тоже. Нет у меня уже ни родины, ни богини-заступницы, ни супруга, что почти заставил поверить в возможность хорошего для меня.

— Ему не следовало вмешиваться! — раздраженно ответил Бора. — Тебе от меня защиты не требуется, а вставать между аниром и той, что он диалой избрал, сумасшедшим быть надо. Но не ведал он всего и готов был защищать тебя, несмотря ни на что, и нет во мне гнева к нему.

— Отсутствие твоего гнева позволит ему выжить после… такого? — Да замолкни же ты уже, Греймунна!

— Его раны не смертельны, а больше их не станет, вот что значит отсутствие моего гнева, — нахмурившись, предводитель предложил мне руку, намереваясь отвести вниз.

ГЛАВА 21

Моя рука тряслась, словно я жутко замерзла, и ничего поделать с этим не могла. Перед глазами вместо раскрытой ладони Бора упрямо стояло видение широченной когтистой лапы, способной убить одним ударом, и, заставив себя коснуться его кожи, я вся покрылась испариной от такого принуждения над собой, инстинктом, что вопил бежать от хищника со всех ног. Предводитель выдохнул с неприкрытым облегчением и, стремительно склонившись, прижался губами к тыльной стороне моей кисти, вызвав новую волну дрожи, и она возмутила меня тем, что не вся была порождена страхом и отвращением. Тепло касания его рта… того самого, что ласкал мою плоть так, что просто возносил над нею… До чего же, выходит, я легко допустила в свою душу скверну. Глубоко, быстро, что даже теперь, зная мерзкую правду, не могу избежать невольного трепета.

— Благодарю, — прошептал Бора, выпрямляясь, пусть и не взглянул мне в лицо.