Порченый подарок

— Я хотел, ты себе и представить не можешь, сколько думал об этом, — протяжно вздохнул мой муж. — Только как? Какими словами? Где их найти правильные? Жил я столько лет и знать не знал, что однажды придется всю душу себе думами вымотать, решая, как сказать своей возлюбленной, кем рожден, что убеждать нужно будет, что не монстр я какой-то. Что даже устыдиться и горевать случится за то, что таков, и взглянуть на меня не сможешь больше так же, как этой ночью смотрела. У аниров принято гордиться зверем, восхищаться его силой, Греймунна, а теперь я… сожалею, и от этого мне плохо… очень.

Правильно ли испытывать сейчас стыд за то страдание, что звучало в словах моего супруга? Мне ли не знать, что глупое сердце не спрашивает разума, выбирая, к кому прикипеть, не ищет достойных или просто хотя бы подходящих, тех, кто наверняка убережет его от ран и разочарований. Желать меня в жены было неправильно для Бора, с кем-то из своего народа он не проходил бы через боль и трудности, как теперь со мной. Но много ли я вспоминала о правильном и неправильном, когда решилась на тот безумный побег с Алмером? С тем, кто нисколько не заслуживал и крошечной доли совершенной мною глупости, понесенных потерь. Тот мой выбор и сделанный при нашей встрече Бора несопоставимы? Разве? Да, я сюда не сама стремилась, в жены ему не набивалась, но перед лицом Даиг клятвы принесла. И это первое и последнее, в чем меня неволил этот мужчина. Быть с ним, всегда, не обещая освобождения от этого союза или даже от своего внимания никогда в будущем. И на миг забывая о наличии за его плечами зверя, спрошу себя, не о том ли мечтает любая девушка, выходя замуж? Быть центром внимания своего суженного, знать, что он дорожит тобой по-настоящему, что ему важно быть необходимым тебе настолько сильно, что это болезненно. И все же… действительно забыть о том, кто он, помимо того, что человек… Как?

— В наших храмовых текстах говорится, что Пресветлая Даиг, благодетельница и покровительница людей, была чиста и целомудренна целую вечность, и мир тогда был так же светел и лишен злобы и пороков. Но однажды из глубины своих подземных владений зачем-то выбрался Шараак — темнейшее существо из возможных, чье дыхание — грех, кровь — яд, желания — мерзость. Жуткий зверь, со смертоносными когтями и зубами, безобразной волосатой шкурой, глазницами, из которых изливается мрак. Узрев прекрасную Даиг, он воспылал к ней неукротимой похотью и стал осаждать своими домогательствами. Но Пресветлая только посмеялась над его грязными потугами привлечь ее и велела убираться прочь. Обуял дикий гнев Шараака, и начал он метаться по миру, сея гадости в чужих сердцах и разрушения в их домах и начинаниях, не в силах перестать вожделеть Даиг. Дойдя до края, он в один из вечеров наткнулся на прекрасного спящего юношу, набросился и растерзал, лакая кровь, как воду, люто завидуя его облику, жаждая его в надежде, что такого бы Пресветлая так легко не отвергла, не веря, по своей исконной испорченности, что нет в богине вообще подобных его собственным желаний. И произошло темное чудо — он обратился в такого же красавца и явился под этой личиной на старый праздник начала зимы, тот, что теперь принято считать самым дурным днем в году и самой опасной ночью. Пресветлая в старину не чуралась веселиться вместе с простым людом, ела наши яства и пила легчайшие сладкие наливки, танцевала у костров. Коварный Шараак приблизился к Пресветлой и незаметно отравил питье в ее кубке дурманом, а потом похитил и овладел ею, пребывающей в мире тяжких грез. А на утро действие крови юноши иссякло, и, проснувшись, Даиг обнаружила себя обесчещенной отвратительным чудовищем, что взирало на нее с торжеством. Но недолго Шарааку довелось радоваться подлой победе. Придя в ярость, Даиг явила всю дарованную ей от рождения силу и набросилась на него, жестоко раня и желая убить безвозвратно. Только и оставалось обманщику, что бежать обратно в свои подземелья, оставляя за собой след из тысяч и тысяч капель порченой крови. И там, где его кровь упала на снег, она дала жизнь его гадким порождениям — демонам, что способны надевать человеческий облик, как мы носим одежду, но под ним их суть остается звериной, чудовищной, как и у того, от кого они ту жизнь получили. И их предназначение — снова и снова соблазнять, совращать, заражать грехом души любимых Пресветлой людей, причиняя этим обиды и боль женщине, которой Темный хоть владел, но не сумел завоевать.

Бора слушал меня, замерев, чуть склонив голову набок и хмурясь все больше.

— Что же, мне остается лишь просить у тебя простить еще одну мою вину, — мрачно заявил он, когда я закончила. — Я не утрудился узнать хоть что-то о твоей вере, а времени у меня для того было достаточно.

— Что бы это изменило в том, кем ты являешься? — удивилась я.

— Ничего, но за столько недель, ожидая тебя, скорее всего, что-то придумал бы, как дать тебе знать, кто я и что никакого отношения к мерзким созданиям из ваших писаний отношения мы, аниры, не имеем.