Порченый подарок

Мы пошли вниз, а я никак не могла совладать с бушующими внутри чувствами. Они были похожи на весенние бури дикой силы, которые налетали всегда на столицу непредсказуемо и так же быстро удалялись, но оставляли после себя столько хаоса, что последствия приходилось устранять много дней.

Десятки воинов уже сидели за длинным столом, утоляя голод, и я вся сжалась, ожидая множества осуждающих или откровенно враждебных взглядов от присутствующих. Но нет, большинство просто поприветствовали нас с улыбками, и лишь несколько воинов, чьи лица уже достаточно запомнились мне, так как они всегда первыми появлялись рядом с моим супругом, зыркали то на меня, то на предводителя с тревогой и будто ожидали чего-то дурного. Что значит это беззаботное спокойствие основного сборища? Они не посвящены в подробности случившегося между мной и Бора или просто игнорируют это? Подобные происшествия, когда люди узнают о природе аниров, — рядовое событие в Аргасте? Все ли способны потом понять и принять, или же… Учитывая, что слухи не покинули пределов их государства за столько лет, никаких «или» быть не может. Либо принимают, либо не выживают — обратно-то никто не возвращался.

Вкуса и вида кушаний я ни за что бы не вспомнила, потому как все мое внимание было сосредоточенно на том, чтобы не меняться в лице, принимая от супруга предлагаемые им угощения, как уже было заведено между нами. Сейчас же каждый кусочек вставал в горле комком, разливаясь на языке лишь вкусом пепла. А еще я никак не могла прекратить всматриваться в окружающих, мучая свой разум попытками рассмотреть в них нечто, что бы разительно отличало их от обычных людей, среди которых я жила большую часть своей жизни. Не знаю, может, форму ушей, особые черты лица, общие для всех, более острые зубы… но ничего. Совсем. Мужчины как мужчины. Да, рослее и мощнее привычных мне гелиизенцев, особенно аристократов, однако никаких животных черт разглядеть не удавалось. Так же как в женщинах, красивых, сильных, щедро одаренных изгибами и привлекающими противоположный пол прелестями. Все они ели, пили, улыбались, вели какие-то речи, шутили… А в ушах все стояли слова, сказанные Бора: «Мы прежде всего люди, Ликоли». Меж тем и от видения, как он, тот, кого я целовала горячо и безудержно по собственной воле, перед кем распахнула бедра, отдаваясь целиком, с кем познала нечто, о чем и не грезила доселе, не зная, что такое между супругами реально, обращается зверем, избавиться была не в состоянии.

— Ты насытилась, жена моя? — спросил предводитель, заставив-таки слегка дернуться от чрезмерной близости его губ к моему уху. — Все еще желаешь пойти к своему земляку?

Я кивнула, пусть на самом деле, неимоверно хотела остаться наедине с собой и без свидетелей, без необходимости держать лицо и спину прямо, без оглядки на чужую реакцию и ее последствия пережить все окончательно.

Но, похоже, пока такого шанса мне мой супруг предоставлять не намеревался. Страшился, до чего могу дойти от таких мыслей, или же целенаправленно давил, вынуждая принимать новое положение вещей сразу же, давая понять, что отныне все будет только так? Что не позволит возникнуть расстоянию между нами, хотя бы внешне и для всех вокруг, а то, как я справляюсь с этим, не имеет значения. Забота это или же почти прямое насилие, дорожит он мною или указывает на границы западни, в которую поместил, возжелав получить для себя? И рискни я испытать эти границы, какой будет моя кара?

Комната главного рунига была расположена в мужском крыле дома, почти в самом конце коридора по правую руку. Внутри сильно пахло какими-то травами и царил полумрак, так что рассмотреть самого Иносласа, неподвижно лежащего на постели, мне удалось не сразу. Судя по всему, он был обнажен, и лишь нижняя часть тела прикрыта простыней. Я подошла ближе, тогда как Бора остался стоять в дверях. У постели рунига сидела незнакомая женщина, мое появление не удивило ее, по крайней мере, виду она не подала.

— Спит, — только и сказала она, непонятно, мне или Бора.

— А почему его даже не перебинтовали? — шепотом возмутилась я.

На четырех глубоких длинных ранах, пересекавших торс Иносласа, действительно не было повязок, они только были обильно покрыты странной зеленоватой кашицей.

— Так быстрее заживет, царапины дышать должны, — невозмутимо ответила женщина и подложила веточку сухой травы в кипящую над свечой в глиняной чаше воду, и аромат, царивший в комнате, стремительно стал гуще.

Я едва сдержалась, чтобы не вспылить, когда она нарекла царапинами эти ужасные раны.

— Я могу быть уверена, что здесь знают, как лечить… людей? — максимально спокойно спросила, повернувшись к мужу.

— Конечно, Ликоли, — кивнул предводитель, глядя поверх моей головы, избегая прямого контакта глаз.

Стыдно ему? Или же, наоборот, не хочет показать, что не испытывает никаких угрызений совести при виде покалеченного им человека. Сколько же у меня к нему вопросов, вот только задавать их что-то противится во мне. Какой смысл? Если аниры — шарааковы потомки, то разве дождусь я правды.