Порхающая душа

Кастаньеты

Золотую рыбу солнца поднял
Бирюзовым неводом рассвет.
А земля тревожная сегодня —
Ожидает бед.
В бирюзовом шелковом футляре
Зреет солнца теплый апельсин,
А на этом сером нашем шаре —
Сплин.

I

У дочери солнца вспорхнули ресницы,
И ливни лучей золотые зрачки
Брызнули в утро, пробуя слиться
С гаммами птичьими в ручейки.
У дочери солнца радость сегодня —
Не каждый ли день радостен ей,
Не каждый ли день у нее новогодний? —
У нее сегодня новый огненный змей.
И прямо с постели — розово-пенная —
Метнула ярого змея ввысь,
И он, как мысль долго пленная,
Ринулся в облако, нити оборвались,
Змей улетел. А она запела
О колючей радости частых утрат,
И была она, как ягода спелая,
Через край жизнью полная,
Как виноград.

II

Змей летел, глядя сверху на маленьких,
Полумертвых и скучных детей земли.
Муравьишки, одетые кто в туфли, кто в валенки, —
Что они в змее понять могли?
Но муравьишкам было так хмуро и гаденько,
Так трусливо, с оглядкой шли серые дни,
И так на всех Верочек были похожи все Наденьки,
Тесно сбитые в кучу все так были одни,
Что змей, показавшийся вдруг над городом,
Грянул, как взрыв в мертвой стране,
И вздернулись кверху мятые бороды,
Зарозовели щеки, отвыкшие краснеть.
Всем стало надо крылатого летчика
С капризным и умным, как жало, хвостом:
И тощим, и рыхлым, и круглым, как бочка,
И тем, кто ел гуся, и кто жил постом.
Но змей плясал танец задора и удали
Под музыку ветра живых кастаньет
И вниз им кричал:
— Вечно юным я буду ли?
А муравьишки ответили:
— Нет.
Но змей плясал страстный бездумный фанданго
Под звон и бряцанье звездных гитар,
Но змей плясал танец паденья — танго
И вниз кричал:
— Нет, я не буду стар!
Всем стало надо безумного летчика —
Им засветились все фонари,
Им зацветали певучие строчки,
Им горели смуглые щечки
И Луизы Мишель, и графини Дюбарри.

III

Вдруг чья-то рука тучи раскинула,
Бросила змея на землю пластом.
— Теперь служи мне, потому что я — сила,
А танцевать будешь потом.
— Как потом? Я плясун, я не знаю страха,
Я танцую и раньше, и потом, и сейчас.
Пусть эстрадой моей будут петля и плаха, —
Разве я пляшу напоказ?
Разве пляска на плахе — это не пляска?
Разве я не всемирный плясун?
Кровавая сказка это все-таки сказка,
А я люблю сказки, потому что я — юн!
Но он покорился веленью минуты,
Потому что любил грозный танец плах,
Потому что остались его длинные путы
У дочери солнца в руках.

IV

Руки сына земли со стальными браслетами
Сжали ярого змея в кольцо,
И он стал песнями жить недопетыми,
Непроплясанных плясок вить сон.

V