Порог греха

– Какая из меня жена, – с улыбкой отбивалась Фаина Иосифовна. – Я к семейной жизни не приспособлена. Я, Полина Петровна, Христова невеста. Под старость в монастырь уйду.

Только Фаина Иосифовна всегда называла Рускину по имени-отчеству, и ей это бесконечно нравилось, как-то возвышало в собственных глазах. В груди теплом разливалось.

– Ну ты погляди на неё, – всплескивала руками тётя Поля, – заранее на себя клёпки ставит. Да ты хошь попробуй жребий-то потянуть. Ведь судьба-то таких жребиев уйму подсовыват человеку. Может и вытянешь свой.

Если разговор затягивался, а Фаине Иосифовне был недосуг, то течение его прерывалось просто: наливалось ещё граммов пятьдесят «отходной». Тётя Поля удовлетворенно крякала, вытирала губы ладонью и, наговаривая слова благодарности, уходила…

В детский дом Фаина Иосифовна приехала задолго до начала рабочего дня и сразу же пошла в каморку тёти Поли. Та уже была на ногах, готовила нехитрый завтрак из жареной картошки.

Всполошено прижала руки к груди:

– Что-то случилось, девонька моя? На тебе лица нет.

– Случилось, Полина Петровна. – Глаза Фаины Иосифовны налились влагой. – Алесь Штефлов попал в очень скверную историю, можно сказать, криминальную. Ему помочь надо. Вот я приехала посоветоваться. Больше мне не с кем.

– Алеська? – переспросила тётя Поля.

– Алеська, Алеська, – подтвердила Фаина Иосифовна. – Большая беда с ним.

– Украл что-нибудь? – посуровела тётя Поля. Воровство было самым распространённым преступлением среди воспитанников детского дома. И если кто попадался с поличным, то старались до суда дело не доводить. Пропесочивали на пионерских сборах, комсомольских собраниях, педагогических советах. Били строгим или насмешливым словом в стенной газете. Наказывали внеочередной урочной работой на кухне. Запрещали посещать разные культурные мероприятия. Самой страшной карой для провинившегося считался «обет молчания», это когда товарищи переставали с ним общаться, даже разговаривать. Каково было ему, если никто не замечал и проходил мимо как будто он не человек, а фонарный столб.

– Кабы это, Полина Петровна. Да разве же Алеська на воровство способен?

– Да и то верно, – согласилась тётя Поля, – душа ангельская. А чегошеньки он натворил?

– Чурилова изувечил.

Тётя Поля сцепила в замок пальцы рук и затрясла ими.

– Как? А ну-ка, присаживайся, голуба моя, давай рассказывай.

Выслушав сбивчивый, не без глубоких грудных вздохов и прослезия рассказ Фаины Иосифовна, тётя Поля разразилась бранью по адресу заведующего детским домом, в которой самыми пристойными можно было назвать только такие выражения, как «сволочь», «гадина», «кобелина бесхвостый», «мразь фашистская», «пидор вонючий». Кому-кому, а уж ей-то было доподлинно известно зачем эта похотливая скотина возит на свою дачу парнишек и девчонок. Управы на него нет. Да и где найти её, ежели в друзьях у Чурилова вся верхушка Лесогорска. В малиннике его пасутся. Попробуй, пожалуйся! Но всё – терпение её кончилось. Напишет она ба-а-ль-шое письмо своему генералу. Давно собиралась пожаловаться на те тёмные дела, которые вытворяются в детском доме, где хитрованное умыкание продуктов питания, государственного имущества, использование сиротского подневольного труда на огородах разных высокопоставленных чинодралов, ещё не самое страшное. От генерала просто так не отвертятся. Он в Москве не последняя спица в колеснице. А Москва – это Москва!

Намерение тряхнуть перед генералом мусор, накопившийся в детском доме, вывело на мысль сказать и об Алесе, пусть озаботится судьбой парнишки. Может в другой детский дом определиться поможет. Ведь Чурилов ему теперь житья не даст. А пока суть да дело – спрятать Алеську. Есть у неё старый фронтовой товарищ. Лесничит на таежном кордоне. Без семьи бедует с конем да собакой.

Он парнишку примет с превеликой радостью. Это километров пятьдесят от города. На лесозаготовках. Искать в такой глуши кто будет? Ну, а доставить Алеську туда – тоже не морока. Катерину попросим. Она оттуда дрова возит.

И не теряя времени женщины отправились на пункт приема лома черного металла. Всё складывалось как нельзя лучше. Катерина оказалась на месте, готовила свою «бандуру» к рейсу (вот бывает же так, господь, наверное, перстом указывает – ведёт) именно на лесосеку, и не раньше, как утром следующего дня. Выслушав рассказ о случившемся с агальцом, которого знала, да и как оказывается даже прошлой ночью везла с озера в город, согласилась доставить на кордон в полной целости и сохранности, с фронтовым, клятвенным заверением не разглашать тайны. Катерина обещала подкатить к бараку часиков в семь утра.

Потом женщины поехали на квартиру Фаины Иосифовны. Тётя Поля не без слёз долго тискала Алеся в объятиях, дотошно выспрашивала, что да как было. И всё-таки, всё-таки не было ли «этого самого». Такое нельзя скрывать. Удостоверившись, что «этого самого» не случилось, успокоилась. И похвалила Алеся за то, что смог сам за себя постоять.