Портрет Дориана Грея

— Понятия не имею. Если Бэзилу угодно от всех скрываться, то меня это не касается. Если он мертв, то я не хочу даже думать об этом. Пожалуй, смерть — единственное, что нагоняет на меня ужас. Терпеть ее не могу!

— Почему? — вяло поинтересовался юноша.

— Потому, — пояснил лорд Генри, опуская нос к золоченой решетке уксусницы, — что в наши дни можно пережить все, кроме смерти. Единственные материи, которые нельзя оправдать в веке девятнадцатом, — смерть и пошлость. Давай выпьем кофе в музыкальной комнате, Дориан. Сыграй-ка мне Шопена. Тот, с кем сбежала моя жена, восхитительно исполнял Шопена. Бедняжка Виктория! Я был к ней очень привязан. Без нее дом опустел. Разумеется, супружество лишь привычка, причем дурная. Однако мы сожалеем об утрате даже самых худших своих привычек. Пожалуй, их-то нам и не хватает больше всего. Ведь они составляют существенную часть нашей индивидуальности.

Дориан молча встал из-за стола, вышел в соседнюю комнату и сел за рояль. Пальцы его принялись блуждать по белым и черным клавишам. Принесли кофе, он перестал играть и посмотрел на лорда Генри.

— Гарри, тебе не приходило в голову, что Бэзила могли убить?

Лорд Генри зевнул.

— Бэзил был личностью известной и всегда носил дешевые уотерберийские часы. К чему его убивать? Он недостаточно интересен, чтобы иметь врагов. Конечно, живописец он талантливый, однако можно писать как Веласкес и при этом быть невыносимым занудой. Впрочем, один раз ему удалось меня удивить: много лет назад он признался, что безмерно тебя боготворит и что главная движущая сила его творчества — это ты.

— Я был очень привязан к Бэзилу, — с грустью признался Дориан. — Ходят слухи, что его убили?

— Ну да, в некоторых газетах так пишут. Мне эта версия кажется совсем невероятной. Знаю, в Париже встречаются ужасные трущобы, но такие, как Бэзил, туда не ходят. Он был начисто лишен любопытства, увы.

— Что бы ты сказал, Гарри, если бы я признался тебе в убийстве Бэзила? — спросил Дориан Грей, внимательно глядя на собеседника.

— Я бы ответил, дорогой мой, что ты пытаешься выдать себя за того, кем не являешься. Дориан, на убийство ты не способен! Любое преступление вульгарно, равно как и любая вульгарность преступна. Извини, если ранил твое самолюбие, хотя это чистая правда, уверяю! Преступность является исключительной собственностью низших слоев общества. И я ничуть их не виню. Полагаю, преступление для них то же самое, что для нас искусство, то есть лишь способ получения сильных ощущений.

— Получение сильных ощущений? Неужели ты считаешь, что человек, совершивший убийство один раз, способен повторить его снова?

— О, если делать что-нибудь слишком часто, то удовольствием может стать что угодно! — со смехом вскричал лорд Генри. — Таков один из главных секретов жизни. Впрочем, на мой взгляд, убийство — всегда ошибка. Не следует делать того, о чем нельзя поговорить за ужином. Но хватит уже о бедном Бэзиле! Не верю, что конец его был столь романтичен, как предполагаешь ты. Скорее, бедолага свалился с омнибуса в Сену, а кондуктор скрыл сей факт, чтобы избежать неприятностей. Да, пожалуй, так и было. И теперь лежит он на дне реки под толщей мутной воды, над ним плывут тяжелые баржи, в волосах его запутались длинные водоросли… Знаешь, вряд ли ему удалось бы написать еще что-нибудь стоящее. За последние десять лет талант Бэзила совершенно иссяк.

Дориан вздохнул с облегчением. Лорд Генри прошелся по комнате и принялся гладить балансировавшего на бамбуковой жердочке яванского попугая — удивительно крупную птицу с серым хохолком, розовой грудкой и хвостом. Стоило изящным пальцам лорда ее коснуться, как она тут же прикрыла черные стеклянные глаза белыми морщинистыми веками и принялась раскачиваться взад-вперед.

— Да, — продолжил он, оборачиваясь к собеседнику и доставая из кармана носовой платок, — талант его совершенно иссяк. Бэзил утратил свой идеал. Когда вы перестали быть большими друзьями, он перестал быть большим художником. Почему вы отдалились друг от друга? Думаю, он тебе наскучил. Если так, он никогда бы тебя не простил. Занудам это свойственно. Кстати, что сталось с тем дивным портретом, который он написал с тебя? Не припомню, чтобы я хоть раз его видел. Ах да! Много лет назад ты рассказывал, что отправил портрет в Сэлби-Ройял, и по дороге то ли он потерялся, то ли его украли. Так и не нашелся? Какая жалость! Это был настоящий шедевр. Жаль, что я не купил. Он относился к лучшему периоду творчества Бэзила. С тех пор все его работы — причудливое сочетание плохой техники и добрых намерений, которые всегда отличают типичных представителей британской живописи. Ты не давал объявления в газеты? Следовало бы.

— Точно не скажу, — ответил Дориан. — Вроде бы давал. Впрочем, портрет мне никогда не нравился. Я жалею, что позировал Бэзилу. Почему ты о нем заговорил? Он напоминал мне строки из одной любопытной пьесы, вроде бы из «Гамлета». Как там у Шекспира?

Снова образ печали
Бездушный тот лик…[42]

Лорд Генри расхохотался.