Портрет леди

Естественно, на решение данной задачи у Изабеллы ушло очень много времени, да и вышло оно далеко не полным. Изабелла вспомнила, что, хотя мадам Мерль сразу выказала ей симпатию, но особо прониклась к ней уже позже, после того, как Изабелла была столь щедро облагодетельствована стариком Тачеттом. Свою корысть мадам Мерль проявила удивительно изощренно: нет чтобы одолжить у новоиспеченной наследницы крупную сумму денег, так она приставила к ее богатству одного из своих близких друзей. Естественно, мадам Мерль избрала для этого самого близкого друга – и Изабелле было уже достаточно ясно, что эту позицию занимал Джилберт Озмонд. Она пыталась сопротивляться мысли, что единственный мужчина во всем мире, в котором она никак не могла заподозрить низости, женился на ней из-за денег. Странно, но это до сих пор никогда не приходило Изабелле в голову. Думая о зле, которое причинял ей Озмонд, она ни разу не заподозрила его в корысти. Это было худшее из того, что можно было подумать, и она с ужасом подумала, что это, видимо, еще не самое худшее. Мужчина может жениться на женщине из-за денег, такое случается, – но, по крайней мере, он должен был дать ей знать! Интересно, если ему были нужны деньги, может, он ими и удовольствуется сейчас – заберет их, а ее отпустит? О, если бы благодеяние мистера Тачетта могло помочь ей сегодня – каким бы это было счастьем! В тот же миг Изабелла подумала, что если мадам Мерль хотела оказать Озмонду услугу, то вряд ли она могла теперь по-прежнему рассчитывать на его благодарность. Какими же должны быть сейчас его чувства к своей слишком преданной благодетельнице – и как, интересно, он, этот мастер иронии, их выражает?

И – может быть, читателю это покажется странным – Изабелла вдруг воскликнула:

– Бедная мадам Мерль!

Она убедилась бы в справедливости своего сочувствия, если в тот же день спряталась бы за дорогой, потемневшей от времени, портьерой из дамаста, украшавшей небольшую гостиную, принадлежавшую леди, к которой это восклицание относилось. Мы уже посещали ее с читателем в компании благоразумного мистера Розье. В этой же комнате около шести часов вечера сидел Джилберт Озмонд. Напротив него стояла хозяйка – стояла так же, как тогда, когда их вместе увидела Изабелла в тот самый момент, который мы в свое время описали так подробно потому, что он был исполнен немалого, пока скрытого от нас, значения.

– Я не верю, что вы несчастны. Вы вполне всем этим довольны, – сказала мадам Мерль.

– Разве я сказал, что я несчастен? – спросил Озмонд с таким мрачным выражением лица, что вполне логично было бы предположить, что так оно и есть.

– Нет, но вы не говорите и обратного – хотя в знак простой благодарности…

– Не говорите мне о благодарности, – сухо сказал Озмонд. – Не раздражайте меня.

Мадам Мерль медленно села, сложив руки. Она выглядела невозмутимой, но очень грустной.

– А вы, со своей стороны, не пытайтесь запугать меня, – проговорила она. – Иногда я думаю, уж не читаете ли вы мои некоторые мысли.

– Мне вполне достаточно своих.

– Потому, что они восхитительны?

Озмонд опустил голову на спинку кресла и пристально взглянул на собеседницу с циничной прямотой, сквозь которую, впрочем, проглядывала усталость.

– Вы бесите меня, – заметил он через некоторое время. – Я очень устал.

– А я-то! – воскликнула мадам Мерль.

– Вы сами себя утомляете. Со мной другой случай.

– Я утомляю себя ради вас. Я сделала вашу жизнь интересной. Это величайший дар.

– А вы видите интерес? – вяло осведомился Озмонд.

– А как же – и это помогает вам убивать время.

– Время никогда не текло для меня так медленно, как этой зимой.

– Вы никогда так хорошо не выглядели, никогда не были столь приятным, никогда не были столь блестящи.

– Будь проклят этот блеск! – задумчиво пробормотал Озмонд. – Как же мало вы меня знаете!

– Если уж я не знаю вас, то не знаю вообще ничего, – с улыбкой заметила мадам Мерль. – Вы наконец почувствовали вкус успеха.

– Нет, и вообще не смогу чувствовать, пока мне не удастся заставить вас перестать судить меня.

– Я уже давно перестала, а говорю просто по привычке. Но вы и сами то и дело показываете когти.

Озмонд некоторое время молчал.

– А мне хотелось бы, чтобы вы поменьше выпускали свои!

– Хотите заставить меня замолчать? Разве я когда-нибудь была болтуньей? В общем, я все равно должна сказать вам три-четыре вещи. Ваша жена не знает, что ей с собой делать, – добавила мадам Мерль изменившимся тоном.

– Прошу прощения, она все прекрасно знает. У нее есть четкая линия поведения. Она хочет осуществить свои идеи.

– Сейчас они у нее весьма примечательны.

– Конечно. И сейчас их больше, чем когда-либо.

– Сегодня утром, впрочем, твоя жена не смогла сформулировать мне ни одной из них, – заметила мадам Мерль. – Такое впечатление, что ей трудно выражать свои мысли. Или у нее их нет. Похоже, она совершенно сбита с толку.

– Вам лучше сразу сказать, что она впадала в патетику.

– О, нет, я не хочу слишком поощрять вашу язвительность.