Портрет призрака

– Это письма Банти! – воскликнул Максимилиан, спрыгивая, и стал приводить всё в порядок, но Оскар протянул лапу и остановил его:

– Это не письма. – Что-то в его голосе заставило Максимилиана замереть. – И ставлю всех пойманных мной полёвок на то, что они написаны не Банти, – продолжал Оскар. – Это дневник. И посмотри на дату! 1826 год.

– Откуда ты это знаешь? – Максимилиан уставился на друга. – Оскар, ты что, можешь читать? Прямо как люди?

Оскар кивнул.

– Конечно. Это необходимое умение.

– Но где ты… – Максимилиан запнулся. Оскар любил рассказывать истории. Он рассказывал, как потерял глаз – на этой неделе прозвучал вариант о чудесном спасении на море и печально закончившейся схватке с рыбой-меч. Ещё у него были истории о невероятных приключениях на крышах Лондона. Но Оскар никогда не рассказывал о своём прошлом, о своей жизни до того, как он повстречал Максимилиана. А Максимилиан не хотел выпытывать. Вместо этого он посмотрел на дневник.

– Написано красивым почерком, – проговорил Оскар и начал читать: – «Роджер говорит о планах новой постройки на территории замка. Звучит легкомысленно, хотя, наверное, я должна его поддержать. Он пригласил в поместье архитектора на выходные…»

Оскар прервался.

– Наверняка разговор идёт о театре. Интересно, чей это дневник?

Он стал двигать страницы, стараясь не повредить их. Они рассыпались, потому что Банти разорвала скреплявшую их ленточку, когда вырывала один лист. На первой странице дневника красивым почерком было выведено одно слово. Оскар прочитал:

– «Селин».

Максимилиан охнул.

– Так это дневник леди Селин!

Оскар оглядел комнату.

– А куда ты дел ту вырванную страницу? – спросил он.

Максимилиан запрыгнул на трюмо и сбросил смятую бумагу на пол, где Оскар разгладил её и принялся читать:

– «У Роджера деньги утекают, как вода сквозь пальцы, а теперь он говорит, что надо продать мои драгоценности, чтобы заплатить ещё за костюмы. Из дома пропадает всё подряд. Мои золотые браслеты исчезли из шкатулки, и серебряные бокалы пропали с обеденного стола. Невыносимо думать, что мой любимый «Лунный свет» будет продан ради этой глупой затеи. Камни слишком дороги мне. Сегодня вечером я разломаю диадему и спрячу свои прекрасные камни в единственном месте, которое он не догадается обыскать, – в его дурацком театре. Пойду ночью со свечкой по тому проходу за верхней галереей и вернусь до того, как он заметит, что я уходила.

Оскар остановился.

– Что это за «Лунный свет»? – спросил он.

– Это диадема, та, что на портрете баронессы, – пояснил Максимилиан. – Она была потеряна для семьи. Арабелла должна была получить её на свой восемнадцатый день рождения, но никто не знает, что стало с этим украшением.

– Не знал до сих пор, – сказал Оскар, улыбаясь. – Оно где-то в театре. Вот что, должно быть, искал лорд Ростон. Теперь понятно, почему он хотел, чтобы там никого не было.

Максимилиан нахмурился. Что-то не сходилось.

– Но лорд Ростон не имел этой информации, – медленно проговорил он. – Дневник был у Банти. А Банти пыталась от него это скрыть.

– Банти? – переспросил Оскар.

Максимилиан не ответил. Он взвешивал все те доказательства вины лорда Ростона, которые у них имелись. Особенно одно из них. Неужели он ошибался?

– Этот носовой платок мог принадлежать и ей, – задумчиво проговорил он. – Буква «Р» и герб Ростонов. Вполне мог быть её платок, а не лорда.

Максимилиан всё ещё раздумывал и приходил к неутешительным выводам. Было очень не по-джентльменски обвинять даму, особенно такую славную, как Банти. Смогла бы она действительно залезть на крышу театра, чтобы изобразить леди Селин и вырезать картину из рамы? Был только один способ выяснить это, но его просто трясло при мысли о том, сколько правил этикета придётся нарушить.

– Оскар, – сказал он, – нам придётся обыскать комнату дамы.

Оскар кивнул и взял в зубы страницу из дневника.

– Это если нам придётся объясняться с людьми, – пояснил он.

В очередной раз Максимилиан пожалел, что коты не могут говорить по-человечьи.

Глава 14 Нарушение этикета

Пробраться в комнату Банти оказалось проще, чем в комнату лорда Ростона, но Максимилиан чувствовал, что краснеет под шёрсткой, когда проскальзывал за служанкой, которая меняла воду в вазе с пионами на подоконнике.