Портреты Пером (СИ)

Пауза, и в ней профессор сменяется на Нортона. Бледный Энди со следами краснеющих ожогов на лице и руках присоединяется к сидящему на полу Райану. Над ними вьётся старший Файрвуд. За стеклом к Нортону подходит Стабле. Он не спешит переворачивать часы, примеряется к инструментарию на столе. Синий огонёк горелки бьётся и бросает блики на металл.

– Художник, может, и марионетка, – заговорил Кукловод. – Я себя ей не считаю. Я часть проклятия, его воля – моя воля.

– Мы – существа, порождённые от соприкосновения иного измерения с нашим. – Арсень убрал руку со стекла и вздохнул, очень по-человечески. – Проклятие принадлежит этому миру. Оно может отнимать нашу волю. Тебе кажется, что ты – его часть. Ты его кукла. Так же, как Элис, Трикстер и я. Это моя тоска, если хочешь, трагедия моего существования. Стала моей.

– Ну-с, Нортон… – Обезьяна готов приплясывать. Кукловод уверен. – Что мы с тобой сделаем?

Ему не отвечают, поэтому, перевернув часы, тот приступает. Сначала – бьёт с ощутимым злорадством. С самозабвением бьёт, даже, если не фальшивят динамики, повизгивая от удовольствия. Помнит, кто его подстрелил.

Вопреки предупреждению Нортона, к стеклу прилепляются все, кроме раненых и Файрвудов. Старший занимается пострадавшими, младшего тошнит над вазой. К пристекольной компании присоединяется и Дженни.

В углу продолжает петь Лайза.

Мэтт за минуту превращает лицо Нортона в кровавую маску. Он тяжело дышит.

– Ну, ещё? Или перейдём к чему поинтереснее, сука?

– А он выдержит десять? – вполголоса Рой. С сомнением.

Мэтт бьёт жертву током. Подпольщика дёргает в путах, Джейн прилипает к стеклу, беззвучно плача. Отросшие ногти скребут по стеколькой поверхности. Будто процарапать пытается.

Ток быстро сменяется на железяку. Мэтт щипцами держит её над огнём горелки и, не прокалив как следует, прикладывает к Нортону. Тыкает как придётся. Вжимает в кожу. С жадностью.

– К чему ты ведёшь, Арсень? – Кукловод оборачивается к Перу. – Это же не просто философская беседа?

– Желание Художника – перенести тебя на стену. – Арсень тоже повернулся к нему. В полумраке комнаты он казался больным. И говорил так же – как больной в лихорадке, горячечным шёпотом. – Чтобы ты мог прожить одну жизнь в качестве произведения искусства, недосягаемый для лап проклятия. Совершенное творение, видишь ли. И в этом качестве… – Пальцы горячие, страшно горячие, обхватили лицо, шёпот прервался тяжёлым сглатыванием, – ты будешь собой. Таковым, каким тебя вижу я.

– А собой, тем, какой есть, я буду, а? – Положить руку на его пальцы. Прекрасные пальцы Художника. – Куда денутся части, которых нету в твоих глазах?

– Они здесь – все. Я живу твоей жизнью. – Его взгляд ощупывал, лихорадочно что-то искал – в лице, наверно, в глазах – и не находя. – Из века в век. У меня давно не осталось желаний других, кроме этого и тех, которые диктует проклятие. Мы слишком долго – его куклы. Зачем бы мне было становиться химерой, как думаешь? Почему было бы не занять это тело самому, выпихнуть… человека… как делают остальные? Думаешь, срастись… было прихотью?

– Хотел обрести козырь? Половину, проклятью неподвластную?

Рядом заламывает руки Дженни, утешает её Зак. Песок в часах отсчитал две минуты. Матерится Нэт, неуверенно уговаривают отойти Джен от стекла Рой и Оливия. Боятся, что она выкупит Нортона. Боятся не получить свою гарантию жизни. Мэтт наигрался с железом и теперь, разрезав на подпольщике одежду, льёт на кожу… раскалённое масло, кажется. Всё выше, от предплечья к шее.

Это фон, как и надрывные стоны Нортона – назойливый, шумный фон. Реальность – в безумных, голодных серых глазах Художника. Кукловод чувствует их на коже и под ней.

– Говори, – тихо, говорить больно, кожу тянет начинающей засыхать кровью, – чего хочешь? Скажи мне.

– Я – залог своей свободы. В такой форме. Я могу идти против него. Могу… запечатлеть тебя на стене. И себя. Мы останемся там… и когда-нибудь… осыплемся штукатуркой и перестанем быть. Проклятие не успеет быстро вырастить новых марионеток, на нас у него ушла тысяча лет. Но частью своей, – он порывисто схватил руку сухими горячими пальцами и приложил к своей щеке, – мы останемся здесь. В двух людях. Перо и Джон Фолл. Проживём с ними одну человеческую жизнь. Этого будет более чем достаточно.

Перестать быть

Тоже свобода

От бытия

– Я так сильно хотел быть, помнишь? – Кукловод сжимает его пальцы прямо на щеке. Чувствует горячечное тепло. – Боролся за это. Предлагаешь перестать быть ради свободы от его воли?

– Это единственный способ обрести свободу. Иное – остаться куклой.

– Я иду вместо него, я иду! – кричит Дженни отчаянно. Кукловоду всё равно.

– Ты одержим свободой, всегда был. – Вторую ладонь на его щёку, и пальцами – вверх, в волосы. – Обещай мне, что мы проживём яркую жизнь, чтобы небытие стало достойным окончанием.

– Иначе не будет. Я же… Перо, – он усмехается и прикрывает веки. – И всегда буду рядом с наследником семьи Фолл.

– Четыре минуты, Уоллис! Ты продержалась четыре минутки! – кричит Мэтт. – Слабовато для подружки убийцы, не находишь? Ну да твой выбор. На то он и аукцион.