Портреты Пером (СИ)

– Кукловооод… – тихим раздражённым эхом из подвального динамика. Джек мастерит нечто, не забывая поносить его-любимого распоследними словами.

Джон улыбнулся.

Кто он такой, чтобы лишать человека маленьких радостей жизни? Пусть поносит. Подпольщика за сегодня и так прополоскало настолько, что впору неделю не мыться.

На кровати приглашающе распласталась куртка притащенного сегодня в особняк новичка со странным именем Арсень. Чёрная, из потёртого кожзаменителя… дешёвая вещь. А под ней – полотняный мешочек: то, что Кукловод спешно выгреб из карманов новой марионетки перед тем, как оставить новичка одного в комнате. Квадратная сумка – спутник фотографа – стояла рядом.

Он начинает затаскивать в особняк даже случайных прохожих. Опасно, в первый раз непроверенный человек... Ни досье, ни истории. А может, наконец, ты успокоишься?

Нет ответа.

Джон мотнул головой, отбрасывая лишние мысли. Раньше, прежде чем затащить кого-то в особняк, они тщательно изучали биографию потенциальной жертвы. Досье должно было устроить обоих, потому, собственно, Второй акт начался только в конце 1999, а не в середине, как планировалось. С 17 декабря 1999 года по сегодняшнее число, 14 августа 2000, в доме оказалось тридцать восемь марионеток, не считая тех семи, что погибли в первые три месяца. Кукловод искал их сам или брал на заметку советы Райана. Так, например, вышло с Джимом Файрвудом, которого Форс особенно рекомендовал взять в особняк (знали бы марионетки, кому надо быть благодарным за то, что тут появился свой доктор, и шансы выжить у раненых или заболевших пленников возросли с шатких десяти до уверенных восьмидесяти процентов). Занятый своим театром Кукловод прислушивался к Райану Форсу всё чаще. Джон начинал думать, что такая перемена к лучшему.

И вот сегодня, внезапно – нарушение отработанной схемы, тридцать девятая марионетка, пролезший на территорию особняка парень. Но что Джон мог поделать с Кукловодом, одержимым жаждой найти новое Перо? Его альтер эго готов был пойти на риск. Оставалось надеяться, что спонтанная процедура подселения в особняк новичка прошла успешно.

Сколько осталось хлороформа? Если ты планируешь затащить в дом ещё десяток-другой людей...

Джон приложил ладонь к прохладному стеклу, повыше рисунка птицы.

Хлороформ. Разумеется, действует он безотказно, но скорость, с которой жертва приходит в себя, зависит от индивидуальных особенностей организма, и точно её не рассчитаешь. А в итоге – перестраховка, перестраховка и ещё раз… В этот раз Кукловоду пришлось особенно торопиться. Кроме обычных действий – подложить записку и обчистить карманы, – пришлось искать документы, чтобы узнать имя случайного гостя и успеть записать кассету. Какое уж там разглядывание содержимого карманов. Кукловод и куртку-то прихватил, скорей всего, исключительно потому, что не успевал проверить её на месте. А на одежде Арсеня карманов было слишком много: штук шесть вместительных, объёмных, по всей длине широких потёртых джинсов (по одному даже на уровне колен; зачем?), плюс два кармана тёмно-серой толстовки. Хвала небу – на футболке под ней карманов не было. И на кроссовках. Паспорт Кукловод отыскал с трудом – он оказался в одном из бесчисленных карманов фотоаппаратной сумки.

Кстати, насчёт паспорта. Точнее, загранпаспорта. Арсень был русский.

Русских здесь ещё не было. Был один эмигрант среди знакомых, когда Джон сидел в тюрьме, но тот почти не помнил своей жизни в России: его родители перебрались в Англию, когда ему было года четыре. Вспоминал что-то о снежных зимах и катании на санках…

Абрис птицы на окне перечеркнулся медленно соскользнувшей вниз каплей. Чуть выше набухало ещё две.

Кажется, этот силуэт будет ещё менее долговечен, чем предыдущие. На улице холодало.

Джон присел на кровать. Рассеянно провёл рукой по чёрным кожистым складкам куртки. Откинув её, расшнуровал мешочек и высыпал содержимое на тумбочку.

Шелуху от тыквенных семечек он сразу смахнул на пол – уберёт потом, а сейчас она будет только забивать восприятие. Туда же отправились автобусные билетики разных агрегатных состояний – почти не смятые, немного смятые, скатанные в катышки или порванные на несколько раз, с волнующимися разлохмаченными краями. Немного подумав над перевязанными канцелярской резинкой сигаретами (почему не в пачке?), Джон и их отбросил.

Самым ярким, даже задиристым пятном в отфильтрованной кучке были детские заколочки, ядовито-розовые клипсики с зелёными цветочками на широком конце. Немного истёртые – видимо, часто использовались, с облупившейся эмалью по краям, кричаще дешёвые…

У него есть сестра?

Это его девушки?

Нет, никакая уважающая себя девушка не стала бы носить такое…

Тогда – что?..

Удивлению Джона не было предела. Однако при воспоминании о поведении Арсеня всё стало на свои места: парню попросту мешали пряди светлых (странного такого светло-кофейного оттенка) волос, которые не получалось собрать в хвост. Правда, вопрос о декоре заколок, который, по консервативному мнению Джона, был неприемлем для юноши, оставался открытым.