Португальская империя и ее владения в XV-XIX вв

Рибейро Санчес также придерживался мнения, что колонии в первую или едва ли не в первейшую очередь следует рассматривать как место получения прибыли. Он критиковал своих соотечественников за их намерение сделать каждую колонию «маленькой Португалией». Он требовал, чтобы было позволено развивать в колониях те отрасли сельского хозяйства и промышленности, которые не составят конкуренции отечественным. В каждом случае, включая сферу образования, «колония должна рассматриваться в политическом аспекте как деревня в сравнении со столицей», чтобы не дать поселенцам возможности стать чем-то большим, чем крестьянами, купцами и мелкими чиновниками. Более дальновидным в этом отношении был Антониу Родригеш да Кошта, советник заморских территорий, который предсказывал в 1751 г., что Бразилия, которая уже была больше и богаче Португалии, не будет довольствоваться своим низким статусом.

Несмотря на то что бразильская аристократия в лице плантаторов, священников и землевладельцев была во многом плохо подготовлена, чтобы решать участь своей страны, когда произошел разрыв с Португалией в 1822–1825 гг., среди них нашлось достаточно способных и хорошо образованных людей, которые спасли новую империю от распада и окончательного коллапса. Вполне могли появиться и многие другие талантливые молодые люди, если бы не действия Помбала, разрушившего систему высшего образования, созданную иезуитами, не успев заменить ее адекватной новой. «Вы знаете, – писал Антуан Гобиль из Пекина французскому коллеге в Макао, – что португальцы достаточно умны, но большинство из них приходится понукать, чтобы сделать что-то нужное». Не в характере Помбала было терпеть оппозицию, но если бы он постепенно, исподволь добивался от португальцев сделать что-либо, а не обрушивался на них с кулаками, то, возможно, переход от старого образа жизни к новому был бы для всех более быстрым и менее болезненным.

Глава 16 Себастианизм, мессианизм и национализм

«Что можно ожидать от страны, половина населения которой ждет мессию, а другая половина – дона Себастиана, который мертв вот уже как два столетия?» Это саркастическое замечание, приписываемое обычно или британскому, или французскому послу в Лиссабоне в XVIII в., было обыкновенной шуткой в среде иностранцев, живших в Португалии, которая отражала их мнение, что большинство португальцев были или криптоиудеями, или себастианцами.

Себастиана (Себастьяна) назвали о desejado («желанным»), когда он еще был в чреве матери. Его отец умер за несколько дней до его рождения, и все другие девять сыновей скончались, и после них не осталось ни одного законного наследника. Единственный оставшийся в живых сын короля Мануэла I дон Энрике был уже престарелым кардиналом, так что на младенца мужского пола возлагалась последняя надежда, чтобы спасти Португалию от кастильского наследника. Поэтому, как вспоминал 17 лет спустя в Гоа Диогу ду Коту, бывший тогда пажом при королевском дворе, Себастиан был королем, «вымоленным у Бога слезными просьбами, паломничествами и щедро раздаваемыми подаяниями». Народ с радостью приветствовал его рождение. Его мать вскоре после этого отправилась в Испанию и так и не вернулась. Воспитанием Себастиана занялись иезуиты, но обучение закончилось, когда он наследовал своему дяде в 14 лет. Это произошло 20 января 1568 г.

Молодой монарх обладал страстным и бурным темпераментом; он приходил в крайнее возбуждение, когда читал о португальских открытиях в мире, и потому был страшно расстроен, когда узнал о сдаче прибрежных марокканских крепостей по приказу его деда в 1549–1550 гг. Он был еще ребенком, когда шло завоевание Марокко; на чистом заглавном листе в молитвеннике, который ему дали иезуиты, сохранилась сделанная им запись: «Святые отцы, молитесь Господу, чтобы Он уцеломудрил меня и сделал ревностным защитником Веры во всем мире». Великой мечтой короля было стать «капитаном Христа», и его дух крестоносца-конкистадора пронизывает все те распоряжения, что были даны им вице-королю и архиепископу Гоа. С двух лет будущий король страдал физическим недомоганием, которое сопровождало его, периодически проявляясь, вплоть до смерти. Однако точного диагноза заболеванию поставлено не было. Что бы это ни было, но оно воздействовало на его половые органы, отвращало от женщин и вызывало большие сомнения в его способности иметь детей. Многочисленные планы его женитьбы на испанской или французской принцессе оканчивались ничем. Пожалуй, его могла привлечь идея брака лишь с шотландской королевой Марией; она была единственной, к кому он проявлял хотя бы какой-то интерес, потому что она была близка его темпераменту странствующего рыцаря. Но все его чувства были преходящи, и испанский посол в Лиссабоне сообщал, что «говорить с ним о женитьбе было все равно что говорить о смерти». Его постоянные уклонения от обсуждения столь серьезного вопроса вызывали беспокойство подданных.