Португальская империя и ее владения в XV-XIX вв

Mutatis mutandis (с известными оговорками) подобные критические замечания могли бы относиться и к временному голландскому господству в Северо-Восточной Бразилии и на побережье Анголы и Бенгелы. Граф[25] Иоганн Мориц Нассау-Зиген, чья деятельность на посту губернатора голландских владений в Бразилии была направлена на просвещение страны и до наших дней пользуется признанием многих бразильцев, не уставал обращаться к своему начальству в Гааге и Амстердаме. Он неоднократно предупреждал о том, что если не будут присланы из Европы в достаточном количестве голландцы, немцы и скандинавы в качестве колонистов для замены (или ассимиляции) местных португальских поселенцев, то последние, навсегда оставшиеся португальцами в глубине души, не преминут воспользоваться первой же возможностью для бунта. И это предсказание оправдалось в 1645 г. Знаменитый путешественник и купец, по вероисповеданию гугенот, Жан Батист Тавернье писал, что «португальцы, куда бы они ни приходили, улучшают условия местообитания для тех, кто идет вслед за ними, в то время как голландцы стремятся уничтожить все, что возможно, там, куда только ступит их нога». Тавернье имел сильное предубеждение против голландцев. Однако правда и то, что как только голландцы взяли Коломбо, Кочин и другие добротно отстроенные португальские поселения, то, по словам капрала Саара, они немедленно разрушили множество домов и крепостных укреплений, оставив себе треть от площади, освоенной их предшественниками. Также общеизвестно, что португальцы на протяжении всего XVI в. способствовали, как прямо, так и косвенно, более широкому культивированию гвоздичного дерева на Молуккских островах, особенно последовательно внедряя его в Амбоне. Голландцы со своей стороны начали массово вырубать деревья во избежание перепроизводства гвоздики и ультимативно потребовали от местных жителей, чтобы пряность продавали только им, угрожая, в случае неповиновения, карательными экспедициями (их называли «хонги-тохтен»), чего португальцы никогда не делали. Португальцы выращивали также фруктовые деревья и другие культуры, разводили свиней и коз на необитаемом острове Святой Елены, чтобы суда, плывшие на родину, могли сделать здесь остановку и воспользоваться в случае нужды запасами свежей пищи. Голландцы, высадившись на острове, вначале стали рубить деревья и, вне всякого сомнения, оставили бы после себя настоящую пустыню, но вскоре прекратили эту разрушительную практику и последовали примеру португальцев.

Несмотря на суровые меры, к которым прибегали португальцы, чтобы обеспечить себе первенство «в завоевании новых земель, судоходстве и торговле» в Индийском океане, «индейцы тем не менее были настроены более благожелательно к португальцам, чем к представителям любой другой христианской нации», как писал Гиллис ван Равестейн в 1618 г. из Сурата. Этот факт крайне раздосадовал голландцев, которые удачно противодействовали притязаниям своего противника на всеобщую монополию. Прошло 43 года, и уже Виллем Схоутен удивлялся поведению ловцов жемчуга в Тутикорине[26], что они скорее находят язык со своими португальскими угнетателями, чем с голландскими купцами. Можно найти множество подобных свидетельств голландцев, имевших большой опыт общения с жителями Азии. Все они собраны в энциклопедическом труде Питера ван Дама, содержавшем конфиденциальную информацию для директоров голландской Ост-Индской компании в конце XVII в. Согласно его свидетельствам, португальцы часто плохо обращались с индейцами, «захватывали и сжигали их суда, разрушали во время набегов гавани и насильно обращали пленных в христианство, облагали произвольными налогами их грузы, перевозимые по морю, и держали себя высокомерно и заносчиво на их земле». Однако тем не менее индейцы предпочитали иметь дело с португальцами, чем с любыми другими европейцами.

Многие современные авторы, особенно португальские, утверждают, что подобное отношение индейцев, как и многих жителей Азии (хотя и не всех), в основном объяснялось тем, что португальцы значительно чаще, чем представители наций Северной Европы, заключали браки с местными женщинами и что у них не было предрассудков в отношении цвета кожи. Оба этих утверждения не следует принимать во внимание, такие воззрения не были характерны для XVII столетия. Голландские и английские купцы на Востоке тоже сожительствовали с азиатскими женщинами, хотя и не брали их в жены столь часто, как португальцы. Более того, эти женщины почти всегда принадлежали к низшим классам общества и кастам; они были или проститутками, или новообращенными христианками, и потому их соотечественники считали их вероотступницами. К тому же они не оказывали влияния ни на политику, ни на экономику. Португальцы, об этом говорится в главе 11, не были в полной мере лишены расовых предрассудков. Не говоря о том (как отмечал еще с некоторой долей преувеличения Линсхотен), что «во всех местах они вели себя подобно господам и хозяевам, с презрением и уничижительно относясь к местным жителям».