Поручик Ржевский и дама с солонкой

– Саша, – прошептала Софья, немного отдышавшись, – а ты хочешь на мне жениться?

Ржевский, откинувшись на подушки и вытянув ноги, уже собрался задремать, но теперь сон как рукой сняло: «Что?! Опять?! Вчера же решили, что не женюсь».

– Ну, скажи, – не отставала Софья, повернувшись на бок, в сторону собеседника.

– Софи, я же… мы же… ты же…

– Да, вчера ты сказал, что не думал об этом, – продолжала Софья, – но с тех пор прошла целая ночь и утро. Я уверена, у тебя мелькала мысль, как нам было бы с тобой хорошо.

– Нам и сейчас хорошо, – ответил поручик.

Софья тихо рассмеялась.

– Шутник! Но ты же понимаешь, что я имела в виду.

– Софи, ты же замужем.

– А когда стану вдовой, что ты скажешь?

– Ведь Бенский хотел на тебе жениться…

– А ты вчера дал ему честное слово, что не будешь препятствовать, – докончила Софья.

– Да, я дал ему честное слово, – твёрдо произнёс Ржевский, – и, уж прости, намерен это слово сдержать.

Поручик полагал, что такая отговорка станет надёжной защитой от каприза Софьи, а все её рассуждения о свадьбе он считал именно капризом. Женщины так стремятся выйти замуж, что, даже будучи замужем, всё равно хотят выйти замуж. Вот и Софья хотела. Так считал Ржевский и поэтому нисколько не удивился, когда услышал:

– А если я выйду за Бенского и снова овдовею?

Ну да. Софья, как и многие женщины, считала, что чем больше свадеб, тем лучше.

– А с чего Бенскому умирать? – спросил поручик, чтобы поддержать разговор. – Ему до старости ещё далеко.

– Ну-у-у, – мечтательно протянула Софья, – мало ли из-за чего можно умереть. И я опять стану свободна. Ты только подумай, Саша, как нам будет хорошо вместе.

«Экая фантазия!» – подумал Ржевский. Он не раз слышал подобное от других замужних красавиц и отчасти потому не хотел жениться. Когда речь о любовнике, женщина мечтает быть с ним вместе навсегда, а когда речь о муже, женщина мечтает поскорее стать вдовой.

– Кстати, на счёт «хорошо», – сказал поручик, всё так же лёжа на спине и глядя на ту часть своего тела, которая в отличие от рук, ног и туловища приняла положение вертикальное, а не горизонтальное. Он перевёл взгляд на Софью. – Мадам, позвольте пригласить вас на галоп.

– О! – воскликнула дама и быстро заняла положение наездницы.

Скачка была отчаянная и как нельзя более соответствовала выражению: «Конь бежит – земля дрожит». От неё и впрямь дрожала земля, а точнее – кровать.

Затем поручик приподнялся на локтях и согнул ноги в коленях, чтобы дать возможность своему коню подскакивать выше. Чем выше прыгает конь, тем меньше препятствий на пути к блаженству!

После этого задрожал прикроватный столик и канделябр на нём. Задрожала ширма для переодевания. Под конец задрожал и платяной шкаф.

Полотно рядом – портрет некоей дамы в напудренном парике – слегка покосилось. Дама в свою очередь покосилась на кровать и на происходящее там.

Маятник часов, стоявших на камине, как будто пытался раскачиваться в такт. Быстрее, быстрее, медленнее, быстрее, быстрее, быстрее. Цель скачки стремительно приближалась.

Перед глазами наездницы, должно быть, всё смешалось, потому что она предпочла их закрыть.

Последний, резкий скачок. Цель достигнута! А когда наездница ахнула и соскочила с коня, конь тут же упал.

– Уф. Доскакали, – блаженно прошептала Софья.

Маятник как будто замер, а затем вздрогнул от вскрика испуганной дамы.

– Боже мой! – воскликнула она. – Уже половина третьего. Сейчас придёт муж!

* * *

Поручик Ржевский слыл дамским угодником заслуженно, поскольку его при желании хватало на всех дам. Но, разумеется, при желании поручика, то есть его хватало на всех дам, которых он желал. А если говорить о желании дам, то Ржевского никак бы не хватило, даже если бы тот мог раздвоиться или расстроиться. Ведь дам, желающих поручика, насчитывались миллионы! И это только по самым скромным подсчётам.

К счастью для генеральши Ветвистороговой она была не только одной из тех дам, которые желали поручика, но одной из тех, кого желал поручик. Поэтому, когда Ржевский явился обедать к Ветвистороговым, генеральша по его страждущим взглядам никак бы не догадалась, что он уже в некотором роде пресыщен.

Три часа пополудни – слишком раннее время, чтобы показывать декольте, поэтому Ржевскому опять не удалось увидеть мадам Ветвисторогову во всей красе, но её шёлковое платье – на этот раз нежно-голубое – обрисовывало грудь ещё лучше, чем в прошлый раз. Ткань на груди натянулась так, что среди бантиков и пуговичек даже проступали очертания кружев белья.

Единственное, что мешало наслаждаться обществом такой дамы, было присутствие ещё одного гостя – Шмелина, офицера жандармов, которого генерал тоже считал истинным патриотом, потому и пригласил. Правда, Ржевского не оставляло подозрение, будто дело нечисто. Хоть Шмелин и говорил, что опасается ухаживать за генеральшей, но в амурных делах хороший приятель – хуже врага.